Сознание – «нетематический горизонт» – дает некоторое предварительное знание о предмете, составляющее содержание «жизненного мира», лежащего в основе возможного взаимопонимания индивидов. По мнению философа, при любом исследовании далекой от нас культуры необходимо прежде всего реконструировать «жизненный мир» культуры, в соотнесении с которым мы можем понять смысл отдельных ее памятников. О бытии культуры вещают произведения поэтов – знатоков языка.
Основными понятиями философии Гадамера являются «практика», «жизнь», «слово», «диалог». Герменевтический опыт, т.е. перемещение в чужую жизнь, основан на стремлении понять «другого». В основе геменевтического опыта лежит предание, отраженное в фольклоре; опыт жизни, включающий прожитые события в поколениях, хранящиеся в народной памяти, в легендах, искусстве, культуре, в словоупотреблении. Искусство, считает Гадамер, способно дать философии жизни новый импульс. Культурные традиции способствуют самоосмыслению и интеграции личности в обществе, постулируя ее генетическую укорененность. Так совершается герменевтический круг, устанавливая связь поколений и их преемственность; отмечается эпистемологическая незавершенность герменевтического опыта (перемещения в чужую субъективность).
Гадамер пишет: «Опытный человек предстает перед нами как принципиально адогматический человек, который именно потому, что он столь многое испытал и на опыте столь многому научился, обладает особой способностью приобретать новый опыт и учиться на этом опыте. Диалектика опыта получает свое итоговое завершение на каком-то итоговом знании, но в той открытости для опыта, которая возникает благодаря самому опыту»[16] .
Главное, что обретается в опыте, – готовность к обновлению, изменению, к встрече с «иным», которое становится «своим». Опыт переживаний, ошибок, страданий, разбитых надежд приводит к осознанию своих границ и одновременно к открытости конечного человеческого существа в свете всеобщего, универсального. Открытость опыта, знание того, что можно ошибиться, приводят к поискам истины через личностное постижение на основе собственного опыта. Но опыт – не только нравственное испытание, он испытывает «на прочность» наши умения. Опыт практичен. Он усмиряет фантазии, привязывает разум к действительности. На пути познания можно придти к истинному знанию и заставить природу служить себе.
Процесс понимания Гадамер делит на составные части. Он выделяет предпонимание, которое вырастает из обращенности к делу в виде предмнения, предрассуждения, предрассудка. В предпонимании замешана традиция: мы всегда находимся внутри предания, считает философ. Человек в восприятии текста позволяет ему «говорить». Если человек хочет понять текст, то он должен его «выслушать».
Герменевтик вторгается в субъективность человека. Понимание не есть перенесение в чуждую субъективность. Оно выступает в качестве расширения своего горизонта и обозрения иного «нечто» в правильных пропорциях. У Гадамера вещи не заговаривают лишь потому, что они не обладают умением говорить. В своем молчании, однако, они определяют строй языка, той среды, в которой человек живет. Вещь сохраняет себя в слове. Мышление есть экспликация слова.
Много внимания Гадамер уделяет пониманию прекрасного, которое для него есть Благо. Прекрасное в самом себе несет ясность и блеск, это способ явления благого, сущего, данного в открытом виде, в соразмерности и симметрии. Прекрасное – это венец понимания, его полнота.
Теоретическое наследие Гадамера противоречиво. В его книге «Истина и метод» отразилась цель жизни философа. В ней заявлено описание двух проблем – истины и метода. По этому поводу критики иронизировали: правильное название книги должно быть не «Истина и метод», а «Истина, но не метод». В одном из писем своему критику Гадамер писал: «В сущности, я не предлагаю никакого метода, а описываю то, что есть»[17] .
В. А. Канке, исследовавший теоретическое наследие Гадамера, справедливо отмечает: «...За годы, прошедшие после выхода в свет „Истины и метода“, в полной мере выделена их историчность. Это существенно сблизило понимание естественных и гуманитарных наук. Противопоставление герменевтики естественным наукам потеряло былую остроту»[18] .
8.2. Философия Мартина Хайдеггера
Немецкий мыслитель, оказавший громадное влияние на философию ХХ в. Мартин Хайдеггер (1889–1976) начинал свою деятельность в качестве ассистента профессора Фрейбургского университета Эдмунда Гуссерля. После ухода патрона на пенсию заведовал кафедрой. С приходом в Германии к власти национал-социалистов Гуссерль за свое еврейское происхождение попал в опалу, и Хайдеггер был вынужден от него дистанцироваться.
Прославился Хайдеггер как создатель учения об онтологии (букв. «учение о бытии», от греч. on, род. п. ontos – сущее и logos – слово, учение). Термин «онтология» впервые появляется в «Философском лексиконе» Христиана Вольфа (1679–1754). Хайдеггер в своей «фундаментальной онтологии» вычленяет при помощи анализа наличного человеческого бытия «чистую субъективность» и стремится освободить ее от «неподлинных» форм существования. В работе «Бытие и время» (1927) он ставит вопрос о смысле бытия, который, по его мнению, оказался «забытым» традиционной европейской философией. После выхода в свет этой книги Хайдеггер издает большое количество философских сочинений (более 100 томов), но навсегда остается верным идеям, заложенным в этой книге. Он получает общенациональную известность, избирается ректором Фрейбургского университета. Это были годы подъема фашизма в Германии, и от Хайдеггера требовали увольнения всех евреев и социалистов, с чем он согласиться не мог, поэтому был вынужден оставить должность ректора, но продолжал оставаться членом фашисткой партии вплоть до 1945 г. Впоследствии власти обвиняли его в симпатиях к нацизму, требовали публичного покаяния, но этого не случилось, и он, обиженный, оставляет лекционную деятельность.
В совокупности философское наследие Хайдеггера можно квалифицировать как проповедь экзистенциализма. Для него человек – это единственное существо, которое ставит вопрос о бытии, ищет в нем смысл. Постижение смысла бытия, в свою очередь, связано с осознанием бренности человеческого существования. Рассматривая понятие аутентичности-неаутентичности в системе повседневности существования, Хайдеггер обращает внимание на то, что большинство людей значительную часть времени проводят в мире работы и социума, не осознавая возможностей индивидуального бытия. С точки зрения Хайдеггера, озабоченность человека своим местом в социальной иерархии и интерес к своему социальному статусу обусловливают его подчинение «другим»: человек должен делать то, что одобряют и требуют «они» (das Man). В ходе этого конформного поведения индивид подвергается тонкому и часто незаметному воздействию социальных норм и конвенций и пренебрегает своей способностью к независимым формам деятельности и мышления. Подчинение и зависимость от социальных норм в повседневной жизни проявляются прежде всего в усреднении социального поведения до уровня гомогенности и тождественности, тем самым человек освобождается от необходимости индивидуального бытия и ответственности за свое индивидуальное существование и приспосабливается к обществу. Между тем, пишет Хайдеггер, «существуя в названных модусах, самость своего присутствия и самость присутствия других себя еще не нашла, соответственно потеряла. Люди существуют способом несамостояния и несобственности»[19] .
Характеристика Хайдеггером в качестве неаутентичного не того способа поведения людей, который преобладает в их повседневном существовании, имела, по его мнению, «чисто онтологическое значение» и очень далека от морализирующей критики обыденного присутствия и от «культурфилософских устремлений». Возникает центральный для интерпретации размышлений Хайдеггера об аутентичности-неаутентичности вопрос: представляют ли они собой чисто описательные либо оценочные категории. Хотя ряд интерпретаторов Хайдеггера склоняется в сторону оценочной нейтральности и интерферентности этих рассуждений мыслителя, существует мнение, что введенное Хайдеггером различение полностью лишено оценочных моментов. Во-первых, эти понятия имеют оценочные коннотации как в их повседневном использовании, так и в философских текстах Кьеркегора, Ницше, Зиммеля, Шелера, к которым восходит рассматриваемая Хайдеггером дихотомия. Во-вторых, определенные негативные коннотации содержит описание Хайдеггером в книге «Бытие и время» «падения» от «Я» в неаутентичные способы бытия, в частности описание им неаутентичного существования как поглощенности повседневной рутиной. В то же время рассуждения Хайдеггера имеют и когнитивный, описательный смысл. Другие люди, с которыми индивид соседствует в повседневности, составляют не только угрозу его индивидуальному существованию. Жить аутентично возможно и в бытии-с-другими, в случае, если человеку удается смотреть на них именно как на «других», т.е. воспринимать их как обладающих своим собственным бытием (Dasein), точно так же как он обладает своим человеческим бытием. Возможен и другой случай: мы более не воспринимаем их как Dasein. Наше теплое отношение к ним заменяется отношением как соперникам либо как к тем, от кого мы зависим. Когда другие превращаются в «они», акт коммуникации нарушается, диалог превращается в пустую болтовню, потребность в подлинном понимании исчезает. При этом вопрос о том, как быть, заменяется вопросом «что делать?». Реагирование обусловлено нормами класса, этничности, профессией, уровнем нашего дохода и пр. Хайдеггер этот случай описывает как «падение» Dasein.
18
Канке, В.А. Основные философские направления и концепции наук / В. А. Канке. М. : Логос, 2004. С. 89.