Следовательно, общению не требуется, чтобы говорящий и слушатель подразумевали под одними и теми же словами одно и то же, в то время как конвенция предполагает единообразное со стороны по крайней мере двух людей. Тем не менее остается еще один аспект необходимого согласия: при успешном общении говорящий и слушатель должны вкладывать в слова говорящего одно и то же значение. Далее, как мы уже видели, говорящий должен иметь намерение вызвать у слушателя такую интерпретацию своих слов, какую он сам намеренно в них вкладывает, и иметь достаточно оснований считать, что слушатель справится с этой задачей. Как говорящий, так и слушатель справится с этой задачей. Как говорящий, так и слушатель должны быть уверены, что говорящий говорит именно с таким намерением и т. д.
Короче, многие из положений Льюиса выглядят обоснованными. Правда, в этом случае понятия практики и конвенции приобретают весьма размытый смысл, далеко отстоящий от обычного понятия совместной практики.
Тем не менее здесь есть возможность настаивать на том, что именно такой взаимосогласованный метод интерпретации является конвенциональной сердцевиной языкового общения. (2, с. 228-229)
Таким образом, знание языковых конвенций является практической подпоркой для интерпретации, подпоркой, без которой мы не в состоянии обойтись в реальной жизни. Однако в оптимальных условиях общения мы можем в конце концов отбросить эту подпорку, а теоретически мы могли бы обойтись без нее с самого начала.
Факт повсеместного применения радикальной интерпретации (иными словами, факт использования шаблонного метода интерпретации в качестве полезного отправного пункта в понимании нами говорящего) скрыт от нас многими вещами, и прежде всего тем, что синтаксис значительно более социален, чем семантика. Упрощенно говоря, причина этого заключается в следующем: скелетом того, что мы называем языком, является шаблон умозаключений и структур, образуемый логическими константами. Если мы вообще можем применять к говорящему общий метод интерпретации — то есть если возможно хотя бы начальное понимание говорящего на основании подобия его и нашего языков, — это может происходить только благодаря тому, что мы можем подходить к его структурообразующим механизмам как к своим собственным. Это позволяет фиксировать логическую форму его предложений и определять части речи. (2, с. 231-232)
Такое представление о процессе интерпретации позволяет увидеть проблемы приложения формальных методов к естественным языкам в новом свете. Оно помогает понять, почему с наибольшим успехом формальные методы применяются в синтаксисе: здесь, по крайней мере, есть все основания ожидать, что одна и та же модель будет работать для целого ряда говорящих. К тому же нет видимых причин, в силу которых каждый гипотетический метод интерпретации не мог бы стать формальной семантикой для того, что упрощенно можно назвать языком.
Чего мы, однако, не можем ожидать, так это формализации рассуждений, посредством которых индивид приспосабливает свои теории интерпретации к потоку новой информации. <...> (2, с. 232)
<...> Как убеждения, желания, намерения — это условия существования языка, так и язык является условием для их существования. Однако возможность приписания тому или иному существу убеждений и желаний есть условия для того, чтобы иметь с ним общие конвенции. Но если изложенные в данной статье мысли верны, конвенция не является условием существования языка. Поэтому я считаю, что философы, рассматривающие конвенцию как необходимый элемент языка, ставят все с ног на голову: на самом деле язык есть условие для выработки конвенций. (2, с. 232-233)
ДЖОН СЕРЛ. (Род. 1932)
Дж. Серл (Searle) — американский философ, представитель аналитического направления в современной западной лингвистической философии, родился в г. Денвер, США. С 1959 года — профессор Калифорнийского университета. Как философ Серл сформировался под влиянием Д. Остина, в частности его теории «речевых актов». Философию языка рассматривает как часть философии сознания. По Серлу, философское исследование языка есть исследование правил деятельности по употреблению языковых выражений, а любое действие человека берет начало в его сознании — в его намерениях, желаниях, полаганиях. Дальнейшее развитие теории речевых актов он связывает с понятиями интенциональности и иллокутивного акта (утверждения, вопроса, приказания, обещания). Серл считает, что концептуальные характеристики речевых актов подобны характеристикам соответствующих ментальных состояний. Понятие значения языковых выражений вообще теряет смысл в отрыве от реальной соотнесенности с различными сторонами сознания индивида — носителя языка. Таким образом, значение языкового выражения сводится к интенциональности материальной оболочки языка; интенциональности тех физических сущностей, которые опосредуют общение между людьми. Интенциональность этих физических сущностей вторична, так как она выводится из первичной, внутренней интенциональности соответствующих ментальных состояний. В связи с этим Серл создает теорию подразумевания. Совершая речевой акт, сознание намеренно навязывает некой физической сущности (звукам или буквам) те же самые условия удовлетворения, которые имеет выражаемое в данном речевом акте ментальное состояние. Феномен подразумевания есть результат длительного эволюционного развития примитивных форм интенциональности.