И далее нужно полностью привести слова Тацита об Эпихариде:
«Между тем Нерон, вспомнив, что по доносу Волузия Прокула содержится в заключении Эпихарида, и полагая, что женское тело не вытерпит боли, велит терзать ее мучительными пытками. Но ни плети, ни огонь, ни ожесточение палачей, раздраженных тем, что не могли справиться с женщиной, не сломили ее и не вырвали у нее признания. Итак, в первый день допроса ничего от нее не добились. Когда на следующий день ее в носильном кресле тащили в застенок, чтобы возобновить такие же истязания (изувеченная на дыбе, она не могла стоять на ногах), Эпихарида, стянув с груди повязку и прикрепив к спинке кресла сделанную из нее петлю, просунула в нее шею и, навалившись всей тяжестью тела, пресекла свое и без того слабое дыхание. Женщина, вольноотпущенница, в таком отчаянном положении оберегавшая посторонних и ей почти неизвестных людей, явила блистательный пример стойкости, тогда как свободнорожденные мужчины, римские всадники и сенаторы, не тронутые пытками, выдавали тех, кто каждому из них был наиболее близок и дорог»1.
Около трехсот заговорщиков, практически все, предали друг друга. Кроме Эпихариды!
Разве это не побуждает задуматься, откуда такая сила духа, откуда эта непреклонная верность и стойкость? Как можно вынести столь тяжкие истязания и сохранить до конца достоинство личности? На фоне этого блекнет подвиг тех, кто сумел спокойно встретить смерть, подставив грудь мечу центуриона или вскрыв себе вены. Справедливости ради надо сказать, что некоторые заговорщики потом нашли в себе силы достойно умереть. Пример им подал Сенека, который, кстати, не был участником, заговора -Нерон давно искал повод, чтобы покончить с ним.
Какая необычайная энергия питает эту непобедимую верность и стойкость, явленную нам Эпихаридой, многими другими великими мученниками? Вспомним таких борцов за истину, как Джордано Бруно или Сервет, предпочевших отказу от нее мученническую смерть. Эта энергия «возвышенного и непобедимого духа» (слова Цицерона) генерируется высшей ценностью, ставшей для личности тем, что именуют сверхценной идеей, скрепляющей весь ее душевный строй и определяющей ее волю. Эпихарида не могла выдать Пизона или кого-нибудь другого, ибо тем самым она бы предала свободу и справедливость и, значит, предала бы себя. Мы видим здесь полное слияние личностного и надличностного. Когда духовная энергия добра и справедливости воплощается в человеческой душе, она становится способной обуздать своеволие тела, вытерпеть казалось бы невыносимую боль и муку. Подавляющее большинство из нас - если не рабы, то слуги своей телесности, своих витальных состояний и эмоций, и не смогли бы выдержать того, что перенесла Эпихарида.
Я пытаюсь представить себе последнюю ночь Эпихари-ды, ее последнее утро и те минуты, когда тюремные стражники грубо подняли ее с земли, окровавленную, истерзанную плетьми и каленым железом, с перебитыми ногами и втиснули в носильное кресло, представить ее последние нечеловеческие усилия, чтобы соорудить петлю и пресечь свою жизнь.
Как пишет Монтень, «дав такое удивительное доказательство своей выдержки, не посмеялась ли она тем самым над тираном и не подала ли она и другим пример противодействия ему?»170.
Почему же такая сила духа - удел избранных? Дана ли она от рождения, заложена ли ее основа в раннем детстве, сформирована ли воспитателями и самовоспитанием или она нисходит свыше? Если оставить в стороне предположение о божественном даре, которое позволяет все легко объяснить, то можно думать, что это во многом врожденное свойство - подобно математическому или художественному таланту. Ведь не зря говорят о благородстве как нравственном качестве. Есть не только гении научные и поэтические, но и гении добра и нравственной силы (и есть, по-видимому, что-то напоминающее гения зла с его демонической силой - но это особый вопрос, требующий отдельного обсуждения).