18. Настоящий отшельник призван не к иллюзии, не к созерцанию самого себя как одиночки, а к наготе и голоду более простого и честного положения. Он призван быть чужаком (xeneteia), скитальцем, который, повинуясь тайному зову, покидает знакомые края, чтобы мучительно искать края, неведомые.
Впрочем, не будем лицемерно строги к отшельнику. У него могут быть свои странности! Бывает, и он спасовав по немощи перед трудностью, находит нелучший выход. Нельзя судить человека за неудачу в деле, за которое сам не дерзаешь браться.
Одинокая жизнь – это безотрадное и суровое очищение сердца. Блаженный Иероним и Евхерий Лионский восторгались цветущей пустыней, но первый был самым занятым из отшельников, а второй – епископом, издалека умилявшимся леринскими монахами. Eremi cultores, фермеры пустынь, мало говорили о себе. Они были измотаны сухостью. Их воспалённые уста с трудом выговаривали слова.
19. У того, кто общается с людьми лишь по поводу самых простых и необходимых вещей, – особая и трудная роль. Он призван быть, в некотором роде, невидимым и очень скоро перестает ощущать свою значимость для остального мира. Однако значимость его велика. Сегодняшний мир унизил человека и презрел одиночество, в котором душа встречает живого Бога. Поэтому отшельник значим для мира, как никогда.
20. В нашем беспринципном обществе отшельник всегда слыл изгоем. Таковым он и должен быть, потому что он нам совершенно ни к чему; ему нет среди нас места. Он вне наших проектов, планов, сообществ, движений. Если он – мечта или домысел, мы ему сочувствуем. Если же он реален, мы начинаем возмущаться тем, сколь он ничтожен, нищ, убог, неприкаян. Нередко даже монахи втайне презирают отшельника, потому что он лишен той благородной основательности, умственной глубины, того художественного чутья, которые дороги его более учёным и почтенным собратьям.
21. Во все времена считалось, что оставлять всё и следовать за Христом бессмысленно и бесполезно. Разумно это только для тех, кто судит по духу. Иногда материальная польза прямо противоположна сверхъестественной мудрости, как плотские помышления – духовным. Это не значит, что дух нетерпим к материальному и временному. Это значит, что дух никогда не ограничивает себя временной целью. Его плоды – порядка высшего, духовного, а потому, конечно же, утаённого. Практическая полезность коренится в здешней жизни, а сверхъестественная мудрость – в «жизни будущего века». Мудрость всё взвешивает на весах вечности, поэтому для людей «практичных» всё духовное невесомо. Уединённая жизнь для них легче пуха. Она – «ничто», не-сущее. Как говорит апостол: «Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное, и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее» (1 Кор. 1:27-28).
Зачем? «Чтобы никакая плоть не хвалилась перед Богом» (1 Кор. 1:29). Настоящая слава невидима. Пустота уединённой жизни помогает привыкнуть к свету, который совершенно затмевают миражи многозаботливой жизни.
22. Отшельник, бесполезный в жизни и, казалось бы, не приносящий видимого плода, самим фактом своего бытия напоминает общежительным монахам, что и они должны быть мало значимы для мира, а то и совсем не значимы. Они мертвы для мира и не должны ему угождать. И мир для них мёртв. Они в нём странники, одинокие свидетели иного царства. Такова плата за жалость ко всему творению, за сострадание ко всем. Чем монах непрактичней и неуспешней, тем он сострадательнее. Тому же, кто рвется к успеху, соперничая с другими, некогда жалеть других.
Монах потому так важен для мира, что ему нет в мире места.
III. ДУХОВНАЯ НИЩЕТА
1. Отшельников часто винят в том, что даже в молитве они «непродуктивны». Уж если кто уединился, думают многие, тот быстро восходит к видениям, мистическому браку, во всяком случае – к чему-то поражающему воображение. Но отшельник и в молитвенной жизни беднее общежительного монаха. Он – существо слабое и неуверенное. У него больше тревог и сомнений. Он пытается уберечь себя от мелких бед и порой – безуспешно. Его нищета духовна. Она наполняет его душу и тело; в конечном счете неуверенность – его единственное достояние. Он радуется скорбям, духовной, умственной нищете последнего бедняка. Уединение чем-то сродни юродству. Иначе оно не настоящее – не жизнь в прямой зависимости от Бога, во мраке, сомнении и чистой вере. У отшельника нет видимой поддержки, потому что он действительно нищ.
23
«Ибо живущие по плоти о плотском помышляют, а живущие по духу – о духовном» (Рим. 8:5).
24
Не has more cares, he is more insecure. Возможен другой перевод: «у него больше забот, он хуже защищен».