Проведенные в России начиная с 1992 года кардинальные, как это было объявлено, "либеральные преобразования" в экономике пошли по иному пути. Они с самого начала — во многом, увы, в силу нашего неисправимого нетерпения и во имя быстрого политического успеха — были нацелены на то, чтобы как можно быстрее перейти к передовым формам и институтам современной рыночной экономики динамично развивающегося модернизированного капитализма.
И если введение в январе 1992 года свободных цен было вызвано в основном бедственной ситуацией в потребительском хозяйстве, во всей экономике (и такая болезненная мера, повлекшая стремительную инфляцию, тем не менее действительно принесла указанные ранее положительны результаты), то очевидно, что проведенная при отсутствии производительной частной собственности в производстве эта вынужденная акция не может рассматриваться в качестве оптимального начального звена рыночных реформ в стратегическом отношении. Тем более в том ускоренном, нацеленном на передовые формы варианте, который получил наименование "кардинальных" преобразований.
Не изменило сложную ситуацию и то обстоятельство, что спустя некоторое время, когда свободные цены уже породили мгновенно охватившую страну спекулятивно-торговую стихию, как будто были сделаны шаги к тому, что вообще должно было быть первым этапом создания свободной рыночной экономики, — началась официальная приватизация.
Но эта приватизация, вопреки расчетам ее организаторов, не привела к формированию частной собственности в производстве. Она, с одной стороны (ваучерная приватизация), имела пропагандистский, сугубо социалистический характер, вылилась в распределении "на равных" между всеми согражданами некоторой, весьма малой части государственного имущества в денежном выражении. С другой же стороны, официальная приватизация состояла во всеобщем акционировании государственных предприятий, которое также не дало ожидаемого результата. Ибо акционерная форма хозяйствования вообще не является способом приватизации (она существует для организации и управления хозяйственными делами при уже сложившейся частной собственности), а государственные предприятия как былые звенья "одной фабрики" сами по себе, пусть и в виде акционерных обществ, не могут одномоментно, в силу одного лишь акционирования в любом его варианте, превратиться в свободных товаропроизводителей, функционирующих на основе частной собственности.
И вот — результат. Свободные цены и всеобщее акционирование, при отсутствии частной собственности в сфере производства, дали, выражаясь словами Канта, "величайшую свободу" и неизбежный в этой связи "постоянный антагонизм". Но, к несчастью, это был не тот "антагонизм", который выступает в виде конкуренции, состязательности, соревнования и раскрывает человеческие достоинства, активность, созидательную энергию людей, "окунает" их "в трудности и работу", а просто-напросто антагонизм вседозволенности. Той вседозволенности, которая, напомню, является помимо всего иного взрывом людской энергии, происходящим в результате распада тоталитарного общества-монолита.
И именно здесь, в этой неуправляемой силе, не связанной и не обузданной частной собственностью в экономике, реальным экономическим делом, нужно видеть истоки той неукротимой спекулятивно-потребительской стихии, вспышки страстей, анархического безумия, которые ввергли жизнь России в нарастающий хаос после революции в феврале 1917 года и в ходе рыночных реформ в наше время.
Здесь мы и подошли к одной из основных проблем этой книги — проблеме соотношения свободы и права.
Но прежде — еще один штрих (ностальгически-предположительного характера), относящийся к вопросу о восстановлении частной собственности в экономике.
А шанс, кажется, все же был...
Хотелось бы в дискуссионном порядке сказать о том, что шанс восстановления частной собственности в сфере производства в годы перемен в нашем Отечестве все же был. И относится он — вопреки распространенным стереотипным односторонние политизированным представлениям — к тому времени, когда только-только начались демократические преобразования в стране — тогда еще Советском Союзе.
При всей сложности и противоречивости событий, происходивших в 1985—1991 годах, то есть до начала этапа реформ, названных "кардинальными", в то, теперь уже далекое, романтическое время все же наметились многообещающие процессы, дававшие известный шанс на действительное преобразование самой основы реформируемого общества — на восстановление частной собственности, причем не в ее социалистическом, спекулятивно-потребительском и криминальном варианте, а в исконном качестве — как предпосылки механизма созидательной производительной деятельности.