Упущенный шанс? Неумолимые реалии?
Возникает вопрос: был ли шанс уже в 1991—1993 годах принять в России последовательно демократическую Конституцию, отвечающую самым высоким мировым стандартам?
При этом речь идет не об организации власти, не о полном, по-аптекарски скрупулезном "уравновешивании'' полномочий ее ветвей, в первую очередь — президентско-исполнительной и законодательной. Не это, повторяю, главное; тем более, что, по мнению многих специалистов, известные авторитарные моменты в управленческой деятельности, при всех возможных негативах (Чечня), оказываются в современных условиях в гигантском разрушенном государстве все-таки неизбежными.
Речь идет о другом. О том, возможно ли было в наших теперешних условиях создать Конституцию Человека? Добиться такого построения конституционного текста, при котором ее первую, заглавную часть заняли бы нормативные положения об основных правах человека, со всеми вытекающими отсюда особенностями Конституции?
Что ж, горечь упущенного шанса у людей, причастных к реализации современных конституционных идей, наверное, до сих пор остается. Шанс, конечно же, был. Особенно после трагических событий начала октября 1993 года, когда вооруженным, увы, путем были повержены политические силы, стремление к компромиссу с которыми в основном и обусловило перестановки в конституционном тексте, перемещение в его заглавную часть положений о государстве, воспринятых главным образом из официального проекта (один из юристов, участвовавших в отработке окончательного варианта, сказал: "Теперь и отработанный вариант, и официальный проект "близнецы-братья").
И хотя попытки вернуть утраченные ценности на завершающей фазе работы над конституционным текстом предпринимались, положение дел, в общем, не изменилось. Напротив, по некоторым пунктам были усилены формулировки, придающие этатическое звучание нормативным положениям, и даже выпали из текста проекта конституционные записи, отражающие естественно-правовое обоснование основополагающих категорий гражданского общества[164] (например, о том, что "частная собственность — естественное право человека в российском обществе").
Чем же все это можно объяснить? Тем более в такой, казалось бы, благоприятной обстановке, когда уже не было серьезных политических препятствий для последовательно демократических новаций?
Возможно, какую-то коварно-негативную роль сыграло здесь стремление добиться в тексте проекта совершенства с технико-юридической стороны (по канонам юридической догматики целесообразно сначала изложить самые общие положения, выделить отдельные важные фрагменты, например о достоинстве человека, в самостоятельные нормы и др.). Все это, кстати, подтверждает, в общем-то, и известное положение о том, что технико-юридические требования, связанные с догмой права, имеют все же вторичное значение: они должны использоваться с учетом: имущественного значения содержания, основных правовых идей.
Понятно, на решение многих вопросов, связанных с отработкой текста конституционного проекта, повлияла позиция работников аппарата, занимающихся конституционным документом: немалое число из них — выходцы из былых руководящих советских учреждений, к тому же накрепко связанных с просоветски настроенными деятелями науки.
И все же главное — как мне представляется — другое. Несмотря на звучащие везде и постоянно демократические лозунги, в российском обществе начала 1990-х годов господствовали представления, основу которых по-прежнему образовывала коммунистическая философия и суть которых сводилась к обоснованию и оправданию государственного всевластвования (теперь в рамках новой конструкции — в условиях разделения властей). И поэтому все дискуссии сводились к вопросам распределения власти. Именно здесь ломались копья, сталкивались "лоб в лоб" сторонники верховенства парламента и приверженцы доминирования президентской власти.
Рассуждения же о том, что корень проблемы в уморении самой власти, в ее построении на строго правовых началах, на началах верховенства и нерушимости прав человека, ни у кого из участников дискуссий не находили отклика.
Словом, состояние дел по конституционным вопросам более красноречиво, чем что-либо другое, свидетельствует о том, что в российском обществе на сегодняшний день продолжают господствовать представления и нравы, коренящиеся в коммунистической философии права. Той философии, которая ныне находит свое выражение главным образом в имперско-государственнических, державных взглядах, нравах и тенденциях ко всевластию.
164
Это обстоятельство не осталось незамеченным. Ю.Я. Баскин, отмечал, что идеи естественного права "находят все больше сторонников в России", заметил: "Это, в частности, нашло свое отражение в одном из проектов Конституции, опубликованной в мае 1992 г. Правда, в дальнейшем, — справедливо пишет автор, — при ее окончательном редактировании прямые ссылки на естественное право исчезли, но та трактовка общечеловеческих прав, которая здесь содержится, по сути дела, очень близка к современному пониманию естественного права как социальной (и притом не моральной, а именно юридической) норме, которая существует независимо от законодателя и в определенной степени даже связывает его" (Баскин Ю.Я. Очерки философии права. С. 39), Впрочем, такой взгляд на конституционные положения (который представляет собой действительно объективную оценку первоначального замысла), к сожалению, не получил достаточно широкого распространения.