И вовсе не случайно в заявлениях руководителей военных действий в Чечне, наряду с официальными штампами (типа: "наведение конституционного порядка", "разоружение банд"), по мере развертывания военных действий зазвучали слова об "уничтожении" бандитов, их руководителей, а в отношении террористической банды, засевшей вместе с заложниками в селении, чуть ли не в открытую была поставлена задача уничтожения террористов, пусть на крайний случай вместе с заложниками (или, как сказал один из генералов, в обстановке, когда заложников "практически нет").
Уничтожение же живой силы противника — это не что иное, как уничтожение человека. Даже по одной этой причине войну следует признать изначально антиправовым явлением, или, как это следует из вышеизложенного, явлением внеправовым, находящимся по ту сторону права, где "можно" убивать, уничтожать имущество, наносить урон природе. К сожалению, при всей нашей романтизации войны нельзя даже назвать бесчеловечным делом, ибо в животном мире существует врожденный природный инстинкт-запрет не уничтожать себе подобных[166]. С прискорбием надо признать, что война — дело человеческое, но относящееся к темным, зловещим закоулкам человеческого подсознания, которые иначе, чем "бесовскими", не назовешь.
И еще один момент должен привлечь наше внимание. Война, дозволяющая убивать человека, вносит во всю связанную с ней обстановку атмосферу допускаемого правового беспредела. Атмосферу беспрепятственного захвата заложников и чужого имущества, мародерства, насилования, террора. Да и вообще война по каким-то сторонам своей сути есть террор. И революция, увы, тоже. Особенно война и революция, проводимые под эгидой большевизма, когда прямо превозносятся диктатура пролетариата — власть, "не ограниченная законом", "революционные войны" — войны, ведущие к "мировому пожару". Прямыми актами террора, сопровождаемого захватом и уничтожением заложников, отличаются гражданские войны (да и чеченская война тоже; причем не только со стороны чеченцев: вряд ли удастся отграничить от террора действия армейских частей, предъявляющих ультиматум о выдаче бандитов-сепаратистов под угрозой уничтожения данного населенного пункта).
По всем данным, настало время для того, чтобы признать войну — войну вообще, войну как таковую — преступлением перед человечеством (разумеется, отграничивая от "войны" действия вооруженных сил по отражению агрессии, когда инициаторы агрессии в конечном итоге привлекались бы в международно-правовом порядке к уголовной ответственности, в том числе и за потери, связанные с данной агрессией).
А теперь — деталь из нашей сегодняшней действительности.
Когда в 1996 году федеральные российские власти твердо, судя по всему, встали на путь мирных переговоров с чеченскими кругами и деятелями, объявленными "сепаратистами" (именно тогда, к счастью, стали пробивать себе дорогу императивы гуманистического права), наиболее резко против состоявшихся в этой связи соглашений в парламенте и на других форумах выступили... коммунисты. Что ж, это можно понять: вновь рухнула одна из грандиозных идей коммунизма, тем более в таком благоприятном варианте, когда она проводилась "чужими руками", обосновывалась таким, казалось бы, благородным принципом, как "единство государства", и когда все неблагоприятные последствия войны можно было возложить на политических противников.
Впрочем, детали — деталями, а вот в середине мая 1997 года произошло событие, которое не только придало линии на мирное урегулирование чеченского конфликта принципиально-последовательный характер, но и, по всем данным, (как бы не ошибиться!) знаменует реальный и крупный поворот в развитии современного российского права. Заключенный 12 мая 1997 года Договор о мире, наряду с тем, что он юридически подводит финальную черту войне и, более того, всему четырехсотлетнему конфликту на чеченской земле, провозглашает отказ навсегда Чечни (Ичкерии) и России от применения и угрозы применения силы при решении любых спорных вопросов. Такой отказ, имеющий, на мой взгляд, существенное конституционное значение (напомню, что недопустимость использования вооруженных сил внутри страны была сформулирована в решении ККН 1991 года именно как конституционный принцип), по сути дела означает официальный и высокозначимый поворот от рецидивов коммунистического правопонимания к фактическому воплощению в России самих основ гуманистического права.
166
Верно подмечено В. Дольником: "...человек изобрел оружие и оказался редчайшим существом на Земле: он убивает себе подобных (Дольник В. Непослушное дитя биосферы. С. 71). И далее — такая, внешне парадоксальная, мысль автора: "А оружие все совершенствуется и накапливается, а люди убивают друг друга все в большем и большем количестве… Плохо, оказывается, разуму, когда он не обуздан (! – С.А.) инстинктом" (там же).