И если это верно, то тогда май 1997 года должен быть обозначен в качестве времени одного из самых значительных и знаменательных событий в развитии российского права.
К этому, правда, примешивается горечь от потерь и бед, нанесенных двухлетней чеченской войной. Но и эта горечь в связи с крупным поворотом в правовом развитии России имеет и свою философско-правовую и моральную сторону. Она своим обличительным пафосом должна быть обращена не только к виновникам трагедии, к "партии войны", но и в не меньшей мере к силовой идеологии коммунистической философии. И в этой связи всем нам, так и не вставшим на путь искреннего покаяния и очищения от искушения и проклятия коммунизма, никуда не уйти от ощущения вины и ответственности за все случившееся. И более того — от ощущения некоего провиденческого возмездия, когда потери и беды, происшедшие в результате чеченской войны, стали для всех нас своего рода тяжкой расплатой за коммунизм. Последней ли расплатой? Что еще предстоит перенести нашему Отечеству, всем нам за наше кошмарное прошлое и настоящее, и так уже отмеченные неслыханными мученичеством и жертвенностью людей? И неужели только такие потрясения общества, как чеченская война, способны просветлить наш разум, разбудить совесть, сделать неотвратимыми и на нашей земле верховенство и торжество Права?
5. Наше право
Некоторые штрихи из прошлого российского права.
Прежде всего представляется важным подтвердить положение, в соответствии с которым в России, как и в других странах, имеются достаточные "правовые корни" — исторические правовые предпосылки, которые в конечном итоге в начале XX столетия предопределили высокую значимость правового направления в утверждении либеральной цивилизации на российской земле.
Причем вопреки довольно распространенным предубеждениям можно с уверенностью утверждать, что это весьма основательные правовые предпосылки. Они различимы не только в отдельных сторонах социальной жизни и быта Древней Руси (проникновение через "договоры с греками" и православием известных ценностей позднедревнеримского права, влияние через норманнскую культуру правовых начал северо-западной Европы), но и в известных самобытных славянских свойствах самого российского права. Тех свойствах, которые, несмотря на долгое татаро-монгольское господство, так и не позволили утвердиться на русской восточным, хано-ордынским юридическим канонам и в то же время весьма убедительно и многообещающе раскрылись в российских кодификационных тенденциях (прежде всего в Уложении Алексея Михайловича) — надежном свидетельстве направленности правового развития на нормативные обобщения, интеллектуальные ценности (конечно, в том виде и объеме, в каком они только и могли существовать в условиях российского средневековья).
Правда, если обратиться к еще более глубоким пластам культуры Руси, то правовые реалии российского прошлого оказываются довольно сложными. Так А.П. Семитко считает, что "древнерусская мифология, языческая религия сосредоточены главным образом на осознании и понимании восточными славянами природных явлений и процессов" и что славянская культура развивалась "в иной геополитической ситуации, ей было отпущено — и это самое главное — иное время, явно недостаточное для естественного вызревания общечеловеческих правовых начал внутри ее"[167].
Но и здесь нельзя все же упускать из поля зрения обстоятельства, свидетельствующие о том, что на Руси, как и в ином обществе, в силу естественных потребностей "человеческого упорядочения" свободы наличествовали свои, своеобразные позитивные предпосылки для правового развития. Характерны в этом отношении соображения Н.Я. Данилевского. Развитие личностных начал в романо-германской культуре он связывает с "насильственностью" и противополагает ей "прирожденный гуманизм" славянских народов. По его мнению, в этой связи истоки института суда присяжных, введенного судебной реформой 1864 года, нужно видеть в русской народности, ибо гласность и изустность были и в России исконными формами суда. "Суд присяжных, — говорит ученый, — по совести есть начало по преимуществу славянское, сродное со славянским духом и характером"[168]. Аналогичными по своей природе являются и права, относимые к политическим. По мнению Н.Я. Данилевского, в частности, "свобода слова не есть право или привилегия политическая, а право естественное"[169].