Аналитическая юриспруденция достигла весьма высокого уровня развития в Древнем Риме и предстала на долгие века перед всем миром в виде классических классификаций, формул, сентенций и соответствующей им лексики, глубоко и всесторонне повлиявших на последующий правовой прогресс.
Хотелось бы при этом обратить внимание на то, что вовсе не случайно достижения древнеримской юриспруденции были позже охарактеризованы знатоками римского права как явления "писаного разума". Действительно, лучшие образцы древнеримской юриспруденции были не столько продуктом согласований и коллективной технико-юридической отработки текстов документов (что присуще законодательным установлениям, когда во имя общего согласия сглаживается или вовсе теряется оригинальная и сильная мысль), сколько результатом индивидуального творчества великих римских юристов: преторов, судей, знатоков юриспруденции — носителей особого права — jus respondendi.
Того творчества, в котором только и раскрывается величие и тайна Разума высшего творения Вселенной.
Отмеченные особенности римского права необходимо должным образом учитывать при выработке общих представлений о праве, его оценке. В этой связи есть основание вернуться к одному из рассмотренных ранее положений. Недостаточное внимание к многогранности права, в том числе – к тому что даже те его грани, которые относятся к юридической догме, имеют основополагающую юридическую ценность, приводит не только к однобоким трактовкам этого сложного социального явления, но и к суждениям, трудно согласующимся с данными правовой культуры. Так, Э.Ю. Соловьев, один из тех видных российских философов, который сформулировал поразительно точные положения о сущности права в его гуманистическом понимании, заявил, отправляясь от главных идей такого понимания, что для тезиса о том, что римское право "еще не право", "есть самые серьезные основания" и что "римское имущественное право — это протоправовой феномен, хотя и величественный, включающий в себя огромный объем юридической компетентности"[48].
Между тем значительно больше оснований утверждать, что римское частное право — поразительный всемирно-исторический шедевр, достижение общечеловеческой культуры, своего рода загадка истории, когда при отсутствии необходимых исторических предпосылок, в частности, сложившихся гуманистических (персоноцентристских) идей, важнейшие компоненты правовой материи, согласующиеся с этими идеями, все-таки сформировались, хоть и в неадекватной среде, и, пожалуй, можно утверждать, более чем на тысячелетие шагнули вперед в своем историческом развитии[49].
Весьма своеобразной вершиной в развитии догматической (аналитической) юриспруденции стало в XIX—XX веках правоведение Германии. Опираясь на достижения древнеримского права и разработки специалистов в средневековых университетах (глоссаторов и постглоссаторов) оно достигло в трудах ведущих правоведов такой ювелирной утонченности в анализе правового материала, юридических норм и правоотношений, что тот нередко приобретал абстрактно-математический, а порой — увы — и схоластический характер. Это обстоятельство оказалось роковым: немецкая догматическая юриспруденция получила недобрую славу оторванной от жизни дисциплины чуть ли не спекулятивного профиля. Тому же обстоятельству отчасти обязан своим происхождением и негативный оттенок, приобретенный в политико-этическом обиходе термином "догматика".
В наше время в связи с развертыванием философских и социологических правовых исследований получило известное распространение мнение об ограниченности, исторической обреченности и даже ущербности юридического позитивизма — догматической юриспруденции.
Такое мнение представляется глубоко ошибочным.
И не только потому, что догма права — основа аналитической юриспруденции, которая совершенно необходима для юридического обучения и юридической практики; здесь в отношении обучения и практики аналитическому правоведению нет альтернативы. И не только — надо добавить — потому, что юридическая догматика сама по себе значительная культурная ценность. Нужно принять во внимание также то, что догматическая юриспруденция дает исходный, причем ничем не заменимый, фактический материал для всех других направлений юридической науки, в том числе для социологических и философских разработок[50].
48
Право. Свобода. Демократия. Материалы "Круглого стола" // Вопросы философии. 1990. № 6. С.
49
В связи с изложенными соображениями — еще одно замечание в отношении высказываний Э.Ю.Соловьева по вопросу римского частного права. По мнению философа, "ни один из римских имущественных кодексов не содержал хоть сколько-нибудь приемлемого юридического определения собственности.". И это, поясняет автор, — неслучайно: "юридического определения собственности вообще нельзя получить, не причислив собственность к "естественным правам", а значит, к неотъемлемым правам человека" (там же. С. 7). Однако именно в римском частном праве было сформулировано классическое определение собственности, которое спустя тысячелетие через французский ГК было воспринято гражданским законодательством многих стран. Что же касается верного соображения о природе права собственности как неотъемлемого права человека, то и современное зарубежное законодательство такого рода легального определения не дает. Не реализовалось оно и в России: в тексте Конституции, вынесенном в декабре 1993 года на референдум, как уже упоминалось выше, не оказалось записи проекта Конституции о том, что "частная собственность — естественное право человека".
50
Р.С. Саммерс, представитель инструментальной социологической теории, подчеркивает вместе с тем значение юридического позитивизма. "Улучшенный и более полно разработанный прагматический инструментализм еще не будет сам по себе совершенной теорией закона, если не воспользуется всем лучшим, что создано великими традициями юриспруденции" (Сов. государство и право. 1989. № 7. С. 116).