Итак, мошенничество и предательство различается в том, что первое подразумевает обман и нанесение ущерба чужому от чужого, второе — своему от своего. Предатель — он всегда свой. В какой-то степени предатель, в отличие от мошенника, является преступником против природы и именно поэтому он вызывает такое отвращение. Мошенник же действует в рамках природного алгоритма и не вызывает «инстинктивного» отвращения, он же чужой. Отсюда и разное отношение к этим явлениям с давних пор. «Мелкий мошенник», «ловкий мошенник», даже «благородный мошенник» — такие словосочетания возможны в нашем языке, но вот «ловкий предатель», «мелкий предатель» и тем более «благородный предатель» звучат крайне нелепо.
Если мы рассматриваем человека, как существо в первую очередь разумное, если мы рассматриваем всех людей, как изначально равных в своих правах, если мы порицаем кумовство и фаворитизм, то мошенников следует признать теми же предателями. Мошенник — это предатель по определению. Только он действует массово и жертвами мошенника могут быть тысячи обманутых людей, а не один единственный близкий человек, который в свое время не раскусил в предателе подлеца. В глобальном масштабе мошенничество, быть может, похуже предательства. Мошенничеством является, к примеру, финансовые махинации должностных лиц, которые злоупотребляют служебными полномочиями, которые обманывают поверивших им людей, которые устанавливают манипулятивные, по сути мошеннические законы — разве они не ПРЕДАЮТ своих граждан, свою страну, свой народ?
Так же надо иметь в виду, что часто предательством называют отступничество близкого человека, а отступничество есть не более, чем отказ общаться и иметь общие дела. Отступников называют предателями потому, что отступник «предает» наши надежды, предает наши чувства. Наша природа отказывается принимать то, что свой человек имеет свободу выбора — быть ему своим или нет. Для нее отступник это тот, кто ушел из племени, оставил своих, т. е. поступил против природы. Психологически зрелый человек всегда видит различие между предателем и отступником и никогда не поставит их в одну плоскость. Хороший пример разницы между этими явлениями было в одной из книг Литвака, где сравнивался Иуда, один раз предавший, и апостол Петр, трижды отрекшийся. Раскаялись оба, но первый отправился в самые глубокие бездны ада, а второй стал привратником в райские кущи.
Для адептов превосходства индивидуализма характерно подчеркивать важность личной свободы человека и связанной с этим личной ответственностью за свой выбор. С одной стороны, я целиком поддерживаю это тезис и сам часто говорю о важности для человека свободного выбора и принятия соответствующей выбору ответственности. Но тут есть нюанс… В деле обеления предательства и мошенничества огромную роль играет перекладывание части ответственности на жертву предательства или мошенничества. Мошенники часто опираются в своих аферах не на самые положительные, не на самые симпатичные человеческие качества. Мошенники часто сулят своим жертвам большой куш, играют на вере человека в легкие деньги — попросту вере человека в чудо. Есть определенный искус возложить на жертву ответственность за происшествие, особенно, если обман был грубый, а жертва проявила жадность, наивность и легкомыслие. Но какими бы не были мотивы и качества жертвы, мошенничество остается умышленным причинением вреда доверившемуся человеку. Жертве можно приписывать сколь угодно нелицеприятные качества, но мошенник на деле продемонстрировал качества гораздо худшие.
Еще одна причина, по которой обвиняется сама жертва — это иллюзия о справедливом мире, согласно которой беды и удачи даются нам как наказания или награды. Обокрали? А нечего было ворон считать! Изнасиловали? Видать, сама спровоцировала! И так далее… Своего апогея эта иллюзия достигает в учении о карме, представленной в первую очередь в индуизме. К примеру, если ребенок (который априори невиновен!) рождается больным, то все равно это справедливое наказание — за грехи в прошлой жизни.
Обвинение жертвы может строиться не на иллюзии, не на вере, а на философии. В мире де Сада, мире абсолютного индивидуализма понятия «хорошо-плохо» отсутствуют, так же, как и понятие «вины». Жертвы могут быть причастны к тому, что стали жертвами, а могут и не быть — просто не повезло. Господа не виноваты в том, что истязают и убивают своих рабов — они просто МОГУТ это делать, потому и делают. Уверен, что вы видели мудрые высказывания в стиле «нет правильных или неправильных поступков — есть только последствия за них». В этой фразе как бы нет ничего такого, но доведите мысль этих слов до логического конца — и вы получите мир де Сада. Да, это мир абсолютной свободы, но для чего дана эта свобода? Только для того, чтобы господа имели полную свободу в выражении своих желаний, сколь бы чудовищными, порочными и жестокими они не были. «Порок рождается от пресыщения, и среди греха рождается преступление» — говорил пленник Бастилии, оправданно связав пресыщение (возможность беспрепятственно реализовывать желания) и преступление. Абсолютная свобода дает абсолютную порочность! В мире, где мошенник имеет полную свободу реализовывать свои махинации, виноватой может быть только сама жертва. Преступник в таком мире — это не преступник, а успешный человек, который умеет пользоваться благами свободы, тогда как его жертва — нет. «Ничто так не вдохновляет, как первое безнаказанное преступление!» — еще одна цитата скандального маркиза. В мире абсолютного индивидуализма главная (и, возможно, единственная) добродетель — это мужество переступать барьеры и границы, расширяя горизонты своей свободы. Преступления, порок и злодеяния в этом мире — удел отважных господ, смирение, законопослушание и добродетели — бесправных рабов. «Если преступление обладает утонченностью, присущей добродетели, то не выглядит ли оно порой даже высоким и, в какой-то степени, величественным, превосходя в привлекательности изнеженную и унылую добродетель?» — писал де Сад, эстетизируя, а значит, и оправдывая порок. Впрочем, де Сад сам понимал конечную тупиковость пути порока, справедливо заметив, что «Пресыщенность прожорлива, и ничто не в силах удовлетворить ее аппетит; это вроде сильной жажды, которая становится тем сильнее, чем больше вы пьете холодной воды», но он ничего иного не мог предложить. Маркиза де Сада (как, пожалуй, и другого великого индивидуалиста — Ницше) можно назвать выдающимся борцом против устоев старой морали, отчаянным бунтарем, но не революционером, потому что он ничего не предлагал взамен. Он бился ПРОТИВ, но не боролся ЗА. Его жестокий, аморальный мир абсолютной свободы и крайнего индивидуализма построен исключительно на ОТРИЦАНИИ ханжества, косной религиозной морали и притворного гуманизма, но, как и все, основанное только на отрицании, не может (к счастью!) существовать в реальности в чистом виде.