Монтень жил в эпоху разрушительных войн и усиливающейся жесткой регламентации всех форм социальной жизни. Поэтому он писал: "Величайшее недомыслие учить наших детей... науке о звездах и движении восьмой сферы раньше, чем науке об их собственных душевных движениях ". Главное в человеке - стремление жить. К сожалению, жизнь большинства
106
"оказывается праздной тратой времени" на то, чтобы "иметь общую осведомленность" о вещах ненужных для самого человека, но дающих ему веру, "во что должно верить", и заставляющих делать то, что "надо делать". "Наша душа совершает свои движения под чужим воздействием, следуя и подчиняясь примеру и наставлениям других. Нас до того приучили к помочам, что мы уже не в состоянии обходиться без них. Мы утратили нашу свободу и собственную силу" [1].
Монтень впервые обнаруживает последствия возрожденческой культуры как новой социальности - расхождение между тем, что предписано делать человеку (и он делает это) в пространстве всеобщего социального активизма, и тем, чем он на самом деле является. Отделяя свое "я" от предписанной, "заданной" социальной роли, философ пишет: "Нужно добросовестно играть свою роль, которую нам поручили, но при этом не забывать, что это всего-навсего роль, которую нам поручили. Маску и внешний облик нельзя делать сущностью, чужое своим. Мы не умеем отличать рубашку от кожи. Достаточно посыпать мукою лицо, не посыпая ее одновременно и сердце... Господин мэр и Мишель Монтень никогда не были одним и тем же лицом, и между ними всегда пролегала отчетливо обозначенная граница" [2].
1 Монтень М. Опыты. Кн. I. С. 195.
2 Монтень М. Опыты. Кн. III. С. 291.
Оказывается, играя "роль" в "спектакле" общественной жизни, важно не перепутать себя с ролью. Интуиции Монтеня открылось то, что анонимность новой социальности предъявляет к человеку требование быть такой же анонимностью. Если человек не научен отделать себя от "роли", он постепенно сливается с ней и становится "статистом" в спектакле жизни. Бессмысленность индивидуального существования, по Монтеню, заканчивается такой же бессмысленностью смерти.
Занимаясь, по собственным словам, "наукой о человеке" (что он есть и чем должен быть), Монтень высказывает ряд идей, которыми позже восторгались Вольтер, Руссо, Толстой. Мысль Монтеня балансирует на грани собственно философской рефлексии и педагогики. Но это не философия педагогики, скорее общение мыслителя с человеком, стремящимся к осмысленности собственного существования. Так, например, для проверки собственных поступков он советует "прикладывать к ним наи
107
более полезные философские вопросы", в частности: "Что дозволено тебе желать; чем жертвовать для своей родины и близких; что ты есть на самом деле и чем являешься среди людей; для чего ты живешь". Однако, между прочим замечает Монтень, не следует тут же рассчитывать на однозначный ответ; такое "прикладывание... означает только одно: знать и не знать". Монтень тем самым ненавязчиво говорит о том, что нет и не может быть окончательных "одноразовых" ответов на смысло-жизненные вопросы, которые постоянно задает себе человек. Каждый такой вопрос к себе рождает новые вопросы. Шаг за шагом, имея в виду нечто совершенно конкретное, мысль, развиваясь внутри себя, "достигает изумительной ясности". Иначе говоря, только усилием самостоятельной мысли, сомневающейся и ищущей, "удивляющейся и просветляющей ум, а потому приносящей радость", человек приближается к осмысленности собственного существования. По Монтеню, каждый акт такой мысли является философским актом. Мы же, говорит он, "погружены в себя, замкнулись в себе, наш кругозор крайне мал, мы не видим дальше своего носа".
Поскольку философию преподают люди из этой же среды, то и сама философия, с одной стороны, сохраняет со времен античности престижный статус " мудрости жизни ", а с другой, по замечанию Монтеня, "в наш век философия... всего лишь пустое слово, которое в сущности ничего не означает; она не находит себе применения и не имеет ценности ни в чьих-то глазах, ни на деле". Причина этого - бесконечные "словопрения, которыми ее окружают".
Слова Монтеня обычно толкуют как его протест против схоластики. Однако не следует ошибочно думать, что под схоластикой Монтень подразумевает теологию, богословские споры. Напротив, мыслитель критикует современную ему философию. Напомним, что средневековые философы были одновременно и теологами (символом равновесия веры и знания стала философская теология Фомы Аквинского). Расхождение философии и теологии, усилившееся с конца XIV века, привело к тому, что вопросы человеческого бытия перешли в ведение теологии, а философия была сведена к логическим исследованиям, к анализу языка, его понятийной структуры. Пафос критической мысли Монтеня направлен против популярных в его время традиций "схоластического философствования". Пытаясь сформулировать принципы новой, жизненной,
108
"практической" философии, дающей ориентиры человеку в его индивидуальном существовании, мыслитель собственные идеи "науки о человеке" подкрепляет авторитетом все той же античной философии, на которую ссылались и мыслители средних веков, и недавние его предшественники. Расширяя пространство возможных интерпретаций устоявшейся "классики", Монтень осуществляет собственную программу размышлений о человеке, и при этом он "опирается" на мысли совершенно разнородных авторов (Сенеки, Гераклита, Платона, Цезаря, Помпея, Катилины и многих других) для того, чтобы сузить все содержание античной философии до вопросов актуального бытия человека, смысла его существования и судьбы. Монтень убежден, что только такая "новая" философия действительно может и способна помочь человеку обрести "мудрость жизни", которую так искали в древности.
Ясность мысли, развитое и рефлексивное самосознание, по Монтеню, расширяет границы индивидуального человеческого существования. "Широта и богатство мысли" рождает в человеке совершенно новое мироощущение: он начинает смотреть "на вселенную как на свой родной дом, отдавая свои знания, себя самого, свою любовь всему человечеству - не так, как мы, замечающие лишь то, что у нас под ногами". Все проблемы мира теперь переносятся внутрь личности. Естественным показателем ее утонченности и рефлексивности является психологическое состояние отчаяния, тоски, одиночества как "вечного уединения даже в кругу своей семьи". По мнению Монтеня, одиночество прибежище развитого самосознания, пространство внутренней "полной свободы", где можно "вести внутренние беседы с собой, и притом настолько доверительные, что к ним не должны иметь доступа ни наши приятели, ни посторонние". Лучшей проверкой таким образом обретенных эмоционально-экспрессивных ценностей является дружба, в которой "нет никаких расчетов и соображений, кроме нее самой", - пишет Монтень. Одиночество, дружба как единственное убежище человека от мира, ставшего ему вдруг чуждым, позже, романтически ориентированными философами, возводится в культ истинно чувствующей и мыслящей (а потому не понятой другими) личности творца-художника, создателя этого мира. У Монтеня же дружба, как и одиночество, - естественные состояния "нового" человека, к сожалению не способные изменить что-либо в мире широкой социальности,