Поскольку "язык, вне зависимости от сферы своего применения, неизбежно художественен, т.е. всегда функционирует по законам риторики и метафоры, то из этого следует, что и само мышление человека как такового в принципе художественно и любое научное знание существует не в виде строго логического изложения-исследования своего предмета, а в виде полу- или целиком художественного произведения, художественность которого просто раньше не ощущалась и не осознавалась, но которая только одна и придает законченность знанию..." [99].
С другой стороны, отметим, что деконструктивная установка может быть вполне вписана в общую рационально-конструктивную работу философа. Она лишь расшатывает языковые и смысловые стереотипы, демонстрируя тем самым, что язык является той основой, которая составляет ведущий стержень человеческой культуры, объединяющий все ее уровни. Особо важным здесь можно считать пристальное внимание к обыденному языку как важнейшему объекту философской рефлексии, потому что главной особенностью философии является то, что она играет роль мировоззрения, а поэтому не может быть оторвана от индивида как носителя последнего. Результаты философской рефлексии должны быть "возвращены", в том числе и на уровень обыденного сознания, в качестве некоторых практических мировоззренческих установок. А это в определенном смысле конструктивная позиция, позволяющая понять роль философии в культуре, взаимосвязь ее различных структурных уровней. Философские схемы, создаваемые вне интересов индивида, при всей их рациональной очерченности, что было характерно для классической модели философии, оказываются слишком далекими от человека, его внутреннего самоощущения. Деконструктивистско-постмодернистcкий поворот в современной философии, если не абсолютизировать его негативистские установки, вовсе не противоречит абстрактно-рефлексивной и конструктивной сущности философии, разработанной в классической традиции, если не трактовать последнюю слишком упрощенно. Обе традиции - лишь стороны общего философского отношения к миру.
104
Деконструктивистско-постмодернистский комплекс, как определенный симптом современной культуры, далеко выходит за рамки философии и литературы. Во многом он выражает собой тенденцию разрушения "старой" культуры как системы отдельных локальных культур и стремление создать на этой базе иное образование, основанное на неизмеримо более широком коммуникационном пространстве, которое одновременно включает фрагментарное восприятие культуры отдельным человеком [100]. Это умонастроение эпохи, когда человек устал читать толстые тексты (неважно, что это - образцы литературы или философии) или не имеет для этого времени, поскольку практически все время отведено усвоению фрагментов новообразованных культурных феноменов. Одновременно это отражает увеличение степени свободы человека, в том числе и в собственном мыслеизъявлении, что позволяет ему скорее строить собственное объяснение тех или иных феноменов, чем пользоваться готовыми схемами, которые к тому же нужно еще усвоить.
С этой точки зрения вполне объясним феномен "мыльных опер". Человек не имеет возможности и времени держать в голове всю структуру (идею автора) и следить, как она разворачивается. Ему проще заглянуть в телевизор, как в окно, зафиксировав сиюминутный событийный момент, не утруждая себя при этом вопросами о сущности происходящих событий. Наблюдение вместо рассуждения вот одна из установок такой культуры. Причем особенность восприятия такова, что человек в любой момент может выйти из воспринимаемой системы без последующего ощущения какой-то неоконченности (как это было бы в случае прерывания чтения классического романа), а также вновь с любого места войти в нее. Этот феномен современной массовой культуры можно обозначить как "клиповое", фрагментарное сознание.
Заслуга постмодернизма, на наш взгляд, заключается в том, что он не уходит от анализа проблем подобного рода, как недостойных внимания профессионального философа. Человеческая культура не сводима только к неким рафинированным образцам, которые признаются какой-то группой людей. К человеческой культуре относится все, что имеет знаково-символический характер и несет нам информацию о мире. Найти смысл в этой информации или сконструировать новые смыслы - одна из важных задач философии, и результаты, которые здесь достигаются, безусловно, представляют особую философскую ценность, они дают нам иной взгляд на человеческую культуру, а значит, раскрывают для нас новые смыслы. Конечно, это может иногда эпатировать общественное мнение, но эпатаж часто сопровождал развитие философии, а в пери
105
од античности был даже признаком философского отношения к жизни вспомним хотя бы Диогена, жившего в бочке, или поведение Сократа [101].
6. ДИСКУССИИ О РАЦИОНАЛЬНОСТИ: НЕРАЦИОНАЛЬНОСТЬ РАЦИОНАЛЬНОСТИ И РАЦИОНАЛЬНОСТЬ НЕРАЦИОНАЛЬНОСТИ
Одним из наиболее обсуждаемых моментов проблем в современной философии выступает проблема рациональности. Выше мы показали, что она связана с пониманием самой сущности рационального подхода к миру. Сциентистски настроенные исследователи заведомо сужают область рационального, сводя ее только к научной деятельности. Антисциентизм либо соглашается с этим и противопоставляет такой рациональности философию как форму нерационального постижения бытия, либо говорит о другом типе рациональности, в который может быть включена не только наука, но и другие способы познания мира (философия, искусство и т.д.). Представители данной линии, как правило, ссылаются на ограниченность принятых критериев научности, которые сами зависят от множества обстоятельств, и прежде всего от социокультурного контекста.
Действительно, утверждение о существовании неких общих критериев научности по существу не исторично. Конечно, мы можем, руководствуясь некоторыми рациональными принципами, определить ряд общенаучных критериев, но ведь и сами эти принципы этого рационального отбора изменяются. То, что считалось научным и рациональным столетия назад, сегодня может рассматриваться как нерациональное, и, напротив, в некоторых случаях внерациональные моменты человеческой деятельности оформляются в рациональные методы познания. Понятия рациональности могут отличаться даже в зависимости от типов культур, к которым принадлежат.
Одну из первых попыток выйти за пределы узких критериев научной рациональности применительно к человеческой деятельности предпринял М. Вебер. С его точки зрения, существует рациональность целевая, которая ориентируется на характер достижения цели как результата через соотношение цели и разных способов ее достижения, и рациональность ценностная, для которой достижение результата отступает на второй план, а на первый выдвигаются "долг, достоинство, красота, религиозное наставление, благочестие или важность "дела" какого бы то ни было рода" [102]. Этот второй вид рациональности во многом связан, по мнению М. Вебера, с внерациональными и даже иррациональными моментами человеческой деятельности.
106
Однако человеческую деятельность трудно свести к той или иной рациональности, так как человек никогда не может быть свободен от своих эмоций, чувств и настроений. Поэтому "абсолютная целевая рациональность деятельности является в основном конструированным пограничным случаем" [103].
В реальной, в том числе научной, деятельности людей это "идеал", а не объективная характеристика процесса достижения цели. Научная рациональность создает лишь искусственно сконструированные модели, основываясь на собственных исследовательских методах, характерных для данной конкретно-исторической ситуации.
С позиции сегодняшнего дня мы рассуждаем о рациональности, научности или ненаучности и судим о соответствии этим представлениям получаемых нами знаний, а достигнутые готовые результаты "легко" позволяет их отнести к результатам именно рациональной деятельности.