Объективная сложность и методологическая неразработанность общего понятия «религии» приводит к признанию ее «сложным», «многоуровневым», «многомерным», «системным» образованием, не сводимым ни к одному из своих аспектов.[115] Выход видится в разработке многоаспектного, междисциплинарного подхода, где «частичные подходы, концентрирующиеся на какой‑то одной постановке вопроса, должны были бы дополнять друг друга и обеспечивать объемное приближение к предмету»[116]. Системность, однако, сама по себе еще не является критерием религии как таковой, понимание религии как системы само предполагает определенное представление о религии как таковой, отличающее ее от систем иной природы – мифологии, философии, науки или искусства.
На перспективность поиска глубинного системного единства в многообразии измерений и характеристик религии указывает И. Н. Яблоков, подчеркивающий непродуктивность построения индуктивистских родо–видовых дефиниций понятия «религия». Религия в этом случае выступает уже не как то или иное сходство эмпирических социальных явлений, но как фундаментальное основание, из которого может быть дедуцировано все индуктивно описанное многообразие эмпирической религиозности. В этом аспекте в задачи теоретического религиоведения входит необходимость «показать, как религия являет себя в этих ипостасях»[117].
Стремление постичь единство, стоящее за многообразием частных форм индивидуальной и групповой религиозности, проявлялось еще в античности. Так, Ксенофан из Колонфа размышлял о единой субстанциональной основе, Боге–Небе, скрытом за многообразием традиционных мифологических представлений о сакральном, тогда как для софистов это единство виделось только в функциональной «практической полезности» верований.
Христианство, как отмечал один из основателей экуменизма, французский историк христианства аббат В. Гетте, исходит из веры в то, что «в мире всегда была только одна религия, источником ее — Бог. Все религии состоят по началу своему и по основам вероучения в связи с этой единственной и откровенной религией»[118]. Он в этой связи называет все земные учения «посюсторонними», только приблизительно соответствующими своему единственному прообразу — истинной религии как таковой. Современные исследователи часто видят единство всех религий в имманентном личности стремлении к Сакральному, Трансцендентному, Абсолютному, Единому, Высшему, или в объективной встрече личности с теофаниями Сакрального.
Диалог адептов конфессий и неконфессиональных мировоззрений о едином, подлинном и главном приобретает сегодня значимость фундаментального условия преодоления глобального культурного кризиса, смены мироориентаций, переосмысления основных гносеологических аспектов научного познания, перехода к «холистской», «экологической», «диалоговой» социальной парадигме, к концепции «экологии духа» или «экологии культуры» как основы для сохранения «экологии природы».[119] Духовности в глобальном масштабе сегодня противостоят обездушенность разрушительного утилитаризма и фанатичность бездуховного обскурантизма, отделяющихся от универсализма традиции и гуманизма, от интереса к вечным духовно–нравственным, «конечным», предельным вопросам бытия. Религиоведение призвано выявить универсальные методологические основания для решения сложных проблем личного и социального бытия человека в мире.
Проблема выявления основополагающих принципов постижения сущности религиозных феноменов в Новое время стала теоретически осмысливаться Спинозой, которого некоторые исследователи считают «отцом» философского религиоведения.[120] Другие исследователи «отцом» философии религии считают Гегеля, создавшего грандиозное теоретическое учение о развитии Мирового Духа, в котором он смог «изобразить в их взаимной связи все стороны религиозной проблемы», чем «окончательно выяснил для науки о религии ее задачу»[121].
Согласно Гегелю, философия и религия — одно и то же проявление Мирового Духа в объективной и субъективной формах, обе они — «служение Богу», различающееся только своими методами, но не предметом осмысления.[122] Конкретные «определенные религии, правда, не составляют нашей религии, но в качестве существенных, хотя и подчиненных моментов… они содержатся и в нашей религии. Следовательно, мы видим в них не чужое, а наше, и понимание этого заключает в себе примирение истинной религии с ложной»[123]. Так Гегель снимает сущностную оппозицию «религии» и «псевдорелигии» как «своей» и «чужой» веры.
115
Яблоков И. Н. Основы теоретического религиоведения. М., 1994. С.216; Гараджа В. И. Социология религии. М., 1995. С.38, 42; Радугин А. А. Введение в религиоведение. М., 1996. С.55; Lawson E. T., McCauley R. N. Rethining religion. Connecting cognition and culture. Cambridge, 1996. P.8.
118
Гетте В. История церкви от рождества господа нашего Иисуса Христа до наших дней. СПб., 1872. Т.1. С.XXXVI.
119
Капра Ф. Новое видение реальности Поликарпов В. С. История религий. Лекции и хрестоматия. М., 1997. С.186–187; Deep Ecology for Twenty‑first century Ed. by G. Sessions. Boston; London. 1995. P.3–7; Лихачев Д. С. Экология культуры Памятники Отечества. 1980. ¹ 2. С.10–16; Лихачев Д. С., Питирим, митрополит. Экология духа человеческого: Диалоги Советская культура. 1989. 23 марта; Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл. К экологии духа //Журнал Московской Патриархии. 1991. № 6. С.51; Микешина Л. А., Опенков М. Ю. Новые образы познания и реальности. М., 1997. С.4–5.
122
Гегель Г. В. Ф. Лекции по философии религии Философия религии: В 2 т. М., 1976. Т.1. С.230; Яблоков И. Н. Основы теоретического религиоведения. М., 1994. С.58.
123
Гегель Г. В. Ф. Лекции по философии религии Философия религии: В 2 т. М., 1976. Т.1. С.265.