Выбрать главу

В этой связи в литературе можно выделить две трактовки соотношения «содержательных» и «функциональных» подходов к религии. Одни авторы противопоставляют функциональный подход как «формальный» — гносеологическому (называемому еще «сущностным» или «субстанциональным») как подлинно «содержательному».[167] Данный вывод опирается на распространенную индуктивистскую убежденность в подлинной содержательности только конкретных исследований, опирающихся на историко–этнографический или историко–филологический материал. При этом, однако, отмечается, что «содержательные определения религии «работают» достаточно убедительно в отношении лишь традиционных форм религии»[168]. Общие религиоведческие понятия, разработанные при анализе «классических» религий, оказываются неприменимы к формам новой религиозности.

Компаративистская методология стремится отделиться от всех форм конфессиональной и культурной предвзятости отношения к описанию и пониманию исследуемого эмпирического явления. Продолжением этой критической в отношении конфессиоцентризма тенденции является анализ самого компаративизма, его скрытых теоретических предпосылок, неизбежной бессознательной концептуальной «нагруженности» любого «непосредственного» описания и классифицирования феноменов, когда эмпирическое происхождение понятия, абстракции, категориальных форм кажется самоочевидным. Очевидно, что и «формальные», чисто теоретические аспекты религиозности нуждаются в серьезном методологическом анализе их специфического содержания. В этой связи представляется более корректным в методологическом отношении рассмотрение функционального подхода в качестве одного из нескольких существенных и содержательных.[169]

Религиоведение сегодня начинает переходить от конфронтационной позиции «фидеистское определение против научного», базирующейся на абсолютной альтернативе научного и конфессионального подходов, к диалоговому анализу сходства, или совпадения, различных аспектов религии и науки, к функциональным исследованиям их специфики и единства как особенных форм духовного творчества.[170] В методологическом плане это означает признание качественного различия не столько исходных понятий конфессиональной и научно–гуманистической мироориентации, сколько концептуальных уровней содержательного рассмотрения религии — теоретического, сущностно–объективного, субстанционального, «метатеологического» и описательно–эмпирического, или «метафактологического», исследующего и обобщающего конкретные характеристики социально–индивидуального бытия.[171]

Осознание этого обстоятельства признается актуальным не только для научного религиоведения, но и для самой теологии, ибо «только теология, опирающаяся на логику понятия, может быть состоятельна в современном мире», в противном же случае «самосознание, самоопределение и самообладание людей было бы постоянным отрицанием Бога».[172] Иначе говоря, теология должна найти себе сферу социально значимого функционирования и, в этом смысле, вполне «рационального» бытия, либо ей грозит опасность оказаться отброшенной наукой за пределы всего подлинно действительного и значимого.

Теологи начинают говорить о смене «статического мышления» на «динамическое», функциональное, ведущее к утверждениям об «открытости» фундаментальных проблем и возможности диалога с социальными науками, о необходимости переориентации со статического на динамическое понимание Бога, культуры и человека, о переходе с исследования объектов на исследование операций.[173] Этот подход позволяет охарактеризовать с единых позиций все многообразие религиозности в мире. Именно в таком исследовании, как отмечает У. Мелдер, «раскрывают операциональное значение теологических концепций и требований», сама «теология нуждается в развитии функциональных определений религии и исследовании способов проявления религиозных верований в различных установлениях и культурах».[174]

Если в XIX веке функциональный подход рассматривал религию преимущественно с гносеологической стороны, где она непосредственно выступала в соотнесении с наукой как «иллюзия» или «обман», то в XX веке функционализм обращается к семантическим аспектам религии, рассматривая ее как символическую форму деятельности в числе других форм культурного творчества, наряду с наукой, мифологией, философией и искусством[175]. Символизм опирается на рассмотрение всех форм культуры со стороны их совпадения как продуктов воображения, субъективной духовности, творческой активности личности, «накладываемых» на реальность.

вернуться

167

Гараджа В. И. Социология религии. М., 1995. С.34; Радугин А. А. Введение в религиоведение. М., 1996. С.56.

вернуться

168

Гараджа В. И. Религиеведение. М., 1995. С.167.

вернуться

169

Яблоков И. Н. Основы теоретического религиоведения. М., 1994. С.167.

вернуться

170

Kehrer G. Einführung in die Religionssoziologie. Darmstadt, 1988. S.15.

вернуться

171

Масленников Д. В. Философия религии Гегеля в современной теологии и философии. (Обзор) //Современные зарубежные исследования в области философской теологии (реферативный сборник). М., 1991. С.15.

вернуться

172

Там же. С.24.

вернуться

173

Никонов К. И. Современная христианская антропология. М., 1983. С.37, 40, 94–95; Угринович Д. М. Введение в религиоведение. М., 1985. С.24; Касавин Н. Т., Красников А. Н. Двуликий Янус современной философии на Западе. М., 1987. С.25; Никонов К. И. Критика антропологического обоснования религии. М., 1989. С.7, 40; Красников А. Н. Методология современного неотомизма. М., 1993. С.14–15, 39.

вернуться

174

Крянов Ю. В. Христианский экуменизм. М., 1980. С.54.

вернуться

175

Кимелев Ю. А. Современная западная философия религии. М., 1989. С.103.