Здесь под «религией», или «космическим христианством»[58], понимается древний целостный и органичный образ жизни, выступающий как высшая подлинность. В его концепции различие исторического христианства и «язычества», традиционно трактуемое как различие высшего и низшего, переосмыcливается на противоположное.[59] На культурную значимость «язычества» обращают внимание и другие авторы.[60]
Таким образом, «конфессиоцентричному» пониманию религии противопоставляется «неконфессиональное», которое многими авторами подразделяется на философское и научное (социологическое, биологическое, психологическое, этнологическое и др.).[61] В отличие от «внутренней», или «апологетической», позиции представителей Церкви или «конфессиоцентричных» исследователей, сущностно противопоставляющих категории «религии» (как своей конфессии) и «псевдорелигии» (как иных форм мироотношения), сторонники научного, «академического», религиоведения стремятся предельно «нейтрально», беспристрастно, объективно и непредвзято рассматривать предмет своего исследования.[62] Это не значит, что все они становятся атеистами и разрывают свои отношения с конкретными конфессиями. Личная исповедальная специфика, личное мировоззрение не должны искажать научное, универсальное понимание исследуемого феномена. Убежденная в своей подлинности вера не боится научного анализа.
Первоначальное расхождение коснулось общего видения самого христианства, которое в теологии выступало как неизменное «Откровение», тогда как для исследователей оно выступило как «история», как возникающий, длящийся, изменяющийся, преемственный, развивающийся феномен. Начинается сопоставление и выявление сходства не только для таких феноменов, как христианство и иудаизм, православие, католицизм и протестантизм с исламом и буддизмом, официально признаваемых в качестве «религий» в разных государствах, но и для «магии», «тотемизма», «суеверия», «секты», «культа» или «ереси». Стали формироваться концепции религии как таковой, содержащие некоторый элементарный «минимум» признаков, характеристик[63], по отношению к которому, к примеру, «христианство» и «тотемизм» начинают пониматься как явления одной сущностной природы.[64]
Возникает проблема «происхождения религии», описания, классификации и обоснования смены ее частных форм. Исторический анализ, первоначально просто исходивший из очевидности конкретного социального бытия некоторых феноменов, которые собственно и называются «религией», и которые и были предметом исследования, постепенно осознает свой евроцентризм, односторонность своего понимания сферы исследования. Ставится задача разработки общезначимых рациональных критериев, способных адекватно заместить интуитивную убежденность специалиста в том, что предмет его исследования есть именно «религия», на дедуктивную «общую теорию религии», в отсутствие которой «история религии будет парализованной».[65]
Научный анализ религии невозможен без критического отношения к конфессиональной апологетике, к категориальному аппарату вероучительной системы, что предполагает отказ от обсуждения вопроса об абсолютном приоритете и априорной истинности исповедания той или иной конфессии.[66] В этом смысле для религиоведения равны православие и тотемизм. Данная тенденция прослеживается в философских и научных публикациях начиная с Возрождения и Нового времени. Пантеизм Николая Кузанского и Бенедикта Спинозы положил начало поискам истинной религии вне противостоящих богословских систем. И. Кант за историческим многообразием веры стремился увидеть «живую веру» всеобщей религии, а Г. Гегель подчеркивал важность в «ином» увидеть «свое», в низшем — высшее, в «псевдорелигии» — истинную религию. Для Гегеля «понимание этого заключает в себе примирение истинной религии с ложной»[67].
А. Мень тоже отмечает неизбежность некоторой «апологии нехристианских верований», необходимой для того, чтобы сделать понятной их природу и специфику, а А. Б. Зубов указывает на прямую связь веры в «естественную сопричастность человека Богу» и признания положительного смысла «за иными религиями»[68]. Это требует смены критического отношения конфессий к «иному» как «сущностно иному» на научно–критическое отношение к категориям постижения «иного», что предполагает понимание «иного» как в сущности или, по меньшей мере, в некотором роде «своего».
61
Кимелев Ю. А. Современная западная философия религии. М., 1989. С.157–158; Основы религиоведения. М., 1994. С.13; Яблоков И. Н. Основы теоретического религиоведения. М., 1994. С.9; Гараджа В. И. Религиеведение. Учебное пособие для студентов высш. учеб. заведений и преп. ср. школ. 2–е изд. дополн. М., 1995. С.6; Радугин А. А. Введение в религиоведение. М., 1996. С.13.
63
Шлейермахер Ф. Д. Речи о религии к образованным людям ее презирающим. Монологи. СПб., 1994. С.101; Тайлор Э. Б. Первобытная культура. М., 1989. С.210.
64
Durgkheim E. The Elementary Forms of the Religion Life. L., 1971. Р.167; Радугин А. А. Введение в религиоведение. М., 1996. С.32.
65
Bleeker C. J. Epilegomena Historia religionum. Leiden, 1971. V.2. P.648; см. так же: Cumpsty J. S. Religion As Belonging. A General Theory of Religion. Lanham; N. Y.; L., 1991; Pals D. L. Seven Theories of Religion. N. Y., 1996; Starc R., Bainbridge W. S. A Theory of Religion. New Brunswick, 1996.
66
Лобковиц Н. Предисловие Классики мирового религиоведения. Антология. Т.1 Пер. с англ., нем., фр. Сост. и общ. ред. А. Н. Красникова. М., 1996. С.11.
67
Гегель Г. В. Ф. Лекции по философии религии Философия религии: В 2 т. М., 1976. Т.1. С.265.
68
Мень А. История религии: В поисках Пути, Истины и Жизни: В 7 т. М., 1991. Т.1: Истоки религии. С.10; Зубов А. Б. История религий. Книга первая: Доисторические и внеисторические религии. Курс лекций. М., 1997. С.12.