Маркиза, умная женщина и противница религиозного мракобесия, поспешила возразить:
— Ну что вы! В таких случаях труднее всего сделать первый шаг.
Гельвеций был сторонником радикального сенсуализма; он полагал, что все без исключения идеи проистекают из наших ощущений. Когда речь заходила об этике, французский философ придерживался простых и ясных принципов: человеческие поступки определяет тяга к наслаждению и стремление избегать боли и горестей. Другими словами, все мы, по сути, эгоисты. У такой теории нашлось немало врагов, против Гельвеция устроили настоящую травлю, и ему пришлось покинуть родину. Среди его недругов оказались даже Дидро и другие материалисты.
Однако мадам дю Деффан встала на защиту сенсуализма:
— Всех почему-то вдруг страшно возмутило то, что уже давно совершенно очевидно.
Баронесса де Сталь, безусловно, была одной из самых образованных и передовых женщин своего времени. Ее взгляды сформировались под влиянием Руссо и, что может показаться странным (но для той эпохи это вполне характерно), в то же время и под влиянием Вольтера.
Наполеона мадам де Сталь ненавидела, и он платил ей тем же. Когда генерал Бонапарт еще только начинал одерживать свои головокружительные победы, баронесса, ослепленная блеском славы молодого полководца, пригласила его в свой салон. Она весь вечер делилась с гостем своими политическими воззрениями, а потом спросила, согласен ли он с ней.
— Если честно, я вас не слушал, — отрезал будущий император. — По моему мнению, женщинам не пристало интересоваться политикой.
— Господин Бонапарт, — ответила мадам де Сталь, — мы живем в стране, где за политические взгляды отправляют на гильотину. Как вы думаете, имею я право знать, за что мне могут отрубить голову?
Знаменитая Энциклопедия, определившая развитие французской культуры на много лет вперед, была задумана как квинтэссенция опыта, накопленного человечеством в естественных науках и свободных искусствах.
Хотя славу издателей Энциклопедии поделили трое (Дидро, Д’Аламбер и Жакур), она была плодом коллективного труда многих людей: ученых, писавших для нее статьи, редакторов, печатников, переплетчиков, книготорговцев и даже цензоров. Да-да, вы не ослышались, цензоры внесли в создание великой книги немалый вклад. Представляете, каково приходилось беднягам, вынужденным день и ночь разбирать и править сомнительные бредни этих вольнодумцев Дидро с Д’Аламбером? А ведь многие из них ровным счетом ничего не смыслили в дисциплинах, с которыми им приходилось иметь дело. Над статьями о нравственности, например, работал профессор математики. Но у энциклопедистов находились и добровольные помощники среди цензоров. Глава цензурного комитета Ламуаньон де Мальзерб был истинным аристократом, человеком утонченным и блестяще образованным, ярым сторонником свободы прессы. Когда после выхода двух первых томов Королевский совет запретил Энциклопедию, ему пришлось лично явиться к Дидро, чтобы конфисковать отпечатанные экземпляры. Мальзерб всеми силами старался поддержать философа и даже предложил спрятать крамольные тома в своем особняке. Разве дом цензора не самое безопасное место для запрещенной книги?
Супруга Дидро Нанетт была женщиной суровой и почти всегда пребывала в дурном расположении духа. Не будучи по натуре ни злобной, ни алчной, она тем не менее была подвержена жесточайшим приступам гнева, который поочередно обрушивался на мужа, дочь, гостей, прислугу, а то и на всех сразу. Нанетт вела замкнутую жизнь и почти не выходила из дома, тогда как Дидро вечно занимался своей Энциклопедией и кучей других дел. Надо признать, что его бесконечные измены отнюдь не делали мадам Дидро добрее и сдержаннее. Нанетт не считала нужным скрывать семейные ссоры от друзей дома, и товарищи Дидро побаивались бывать в его доме — уж больно хозяйка напоминала легендарную жену Сократа. А когда философ, находясь в тюрьме, написал «Апологию Сократа», все стали звать Нанетт «Ксантиппой Дидро».
Как я уже говорил, Д’Аламбер был одним из издателей Энциклопедии. Философ и математик, он с юных лет привык без остатка отдавать себя работе и не проявлял особого интереса к радостям жизни. Разумеется, такое поведение сделало его предметом насмешек и героем всевозможных сплетен. Одна дама, о которой упоминает в своих записках Гримм, как-то разговорилась с последователем Д’Аламбера, на все лады превозносившим своего учителя и даже рискнувшим назвать его Богом.