Эта вторая форма одиночества, далеко отстоящая от акта отказа или бегства к общению с другими людьми, вызванная тщеславием или скукой, представляет собой основную ценность существования человека в его осознании собственной субъективности, что делает возможным лучшее понимание «другого» и человеческой интерсубъективности.
Автор Опыта и культуры полагал, что есть внутренняя и сущностная синхронность между одиночеством, суидаде и саудаде, из-за чего самоуглубление в одиночестве обогащается, когда через чувство саудаде становится разновидностью аффекта. Фактически одиночество как состояние души, в котором выражается саудаде, показывает, что оно не является разрывом с социальным миром или изоляцией души, но наоборот, в нем дух стремится, как бы «в скобках», временно абстрагироваться от того, что повседневно больше всего занимает его время, так что определенное или временное отсутствие, вызванное течением времени или отдалением в пространстве, побеждается или аннулируется «в тесном и нежном сплетении образов и воспоминаний», через саудаде осуществляется «чудо воскресения и присутствия дорогих нам существ»[214].
Именно эта способность чувства саудаде преодолевать или аннулировать разлуку или отсутствие, с одной стороны, приближает его к переживанию времени, свойственного религиозному опыту, а с другой – придает ему особое значение в рамках присущей человеку временности.
В самом деле, в мышлении Мигела Реале религиозный опыт подразумевает смысл «абсолютной временности», которая, делая настоящим священное и отношение или первоначальную связь с божественным, в круговом или линейном возвращении, выражается в отрицании или преодолении времени эмпирического, так же как параллельно опыт саудаде делает так, что отсутствие, во времени и пространстве или, в своей крайней форме, смерти становится присутствием или само будущее превращается в объект воспоминаний и подразумевает взаимопроникновение или уничтожение времени.
Именно двойное временное измерение саудаде и перспективный смысл объединительного движения, являющегося его субстанцией, стали объектом самой внимательной медитации со стороны бразильского философа и нашли самое значительное выражение в его поэтическом творчестве.
Философская и антропологическая рефлексия Реале придавала заслуженное значение временности как решающему и индивидуализирующему элементу или фактору человеческой реальности; философ, в качестве прямого и необходимого следствия своей внутренне аксиологической концепции человеческого существа («человеческое существо – это долг этого существа»; «человеческая личность – это главная ценность всех ценностей»)[215] настаивал на различии между временем пустым и квантитативным и временем экзистенциальным, радикально аксиологической, квалитативной и конкретной природы[216].
Экзистенциальное время, которое философ также называет «глубоким временем», – это время, наполненное смыслом, время, прожитое уникальным образом в мыслях, чувствах и действиях каждого человека, в его уникальной и конкретной индивидуальности, в амбивалентности между прошлым и будущим существом, ибо перед человеком будущее открывается в виде возможности, напряжения и открытия для намеренной проекции сознания, а не в виде чего-то, что актуализируется как мышление, чтобы войти в человеческое существо как акт.
Таким образом, человеческая временность – это «мгновенность», в которой сливаются и одновременно и нерасторжимо соединяются настоящее, прошлое и будущее, в неразделимом сплетении или связи прошлых и настоящих событий, которые предваряют грядущее в «перспективной» интуиции, придающей смысл «здесь и сейчас» существованию человека.
В видении философа из Сан-Паулу экзистенциальная временность представляет сама по себе чувство непостоянства, являющееся результатом сущностной и радикальной конечности человека и составляющее основную ось между продолжительностью и смыслом жизни, в которой саудаде, занятия и надежда связаны как «молекулярные внутренние моменты времени».
Настаивая на том, что саудаде есть «требование в настоящем того, с чем разлучили смерть или отсутствие», а надежда – «бесконечная проекция в будущее», Мигел Реале, хотя и противопоставляет и сопоставляет саудаде по будущему с саудаде по прошлому и отмечает, что «каким бы парадоксальным это ни казалось, чем больше человек продвигается и превращает настоящее в прошлое, он превращает и будущее в объект воспоминаний, так что любое великое завоевание уже содержит в себе перспективу саудаде, которая, в сущности, является формой взаимопроникновения времен»[217], это вызвано, возможно, необходимым и также конъюнктурным статусом, который его мышление отводит метафизике. Кажется, он не рассмотрел должным образом философскую традицию, которая от Дона Франсишку Мануэла де Мелу и Дуарте Нунеша де Леана до Пашкуайша, Леонарду Куимбры, Жуакина де Карвалью и Афонсу Бутельу, определяя составные части саудосистского сознания и пытаясь понять его метафизический смысл, подчеркивала решающую роль, которую в нем играет надежда как динамический элемент, без которого простое ностальгическое воспоминание или чувство суидаде, одиночества или соледаде не сможет преодолеть, аннулировать или превозмочь время эмпирическое, да и саудаде не имело бы того глубокого объединяющего смысла, который приближает его к религиозному опыту, без чего нельзя было бы понять более глубокого духовного значения эсхатолого-пророческого мышления лузо-бразильца Антониу Виейры и таких феноменов, как Педра Бунита и Канудуш и упорного существования в Бразилии народного культа Святого Духа.
215
См. A. Braz Teixeira, «A antropologia filosofica de
217