В четырех кратких текстах, составляющих эту поэму в прозе, ясно отмечена не только роль расстояния и отсутствия в генезисе саудаде, но и «сознательной печали» в саудосистском воспоминании, что компенсировалось предыдущей поэмой O gesto sagital, в которой делается намек на народ, который, встав на рассвете в «колыбели из иллюзий, любви и боли между простынями истории, оплодотворяет далекое саудаде», в явной отсылке на перспективное измерение саудаде и на динамический и творческий характер, создающий воспоминания, являющееся его вторым основным элементом.
11. После этого суммарного конспекта того, как самые значительные ангольские поэты последних полутора веков переживали и выражали в лирике чувство саудаде, подходит момент, когда в порыве синтеза-заключения нужно определить или объяснить теорию саудаде и того, что в ней имплицитно присутствует, сказав, что здесь термин «теория» имеет свой традиционный смысл, то есть умозрительного видения или видения невидимого, которому дается в моментальном появлении в глазах духа то, что всегда исходит из философского вопроса и всегда возвращается к нему, побуждает рациональный дискурс и разумный процесс в своем поиске единства существа и правды.
Первое, что надо подчеркнуть, – это то, что в творчестве рассмотренных мной поэтов саудаде предстает исключительно в антропологическом измерении, и ни в одном лирическом голосе не отдаются эхом и не выражаются его космическое и божественное измерения, как произошло в Европе в творчестве брата Агуштиньу да Кружа, Пашкуайша и Антониу де Магальяйнша или в рефлексии Даниэля Кортесона или Рофа Карбальо.
Однако заметно, что привилегия, которая дается в ангольской лирике человеческому измерению саудаде, и установление порой тесных взаимоотношений между саудаде и одиночеством не приближает его к концепции Пинейро не только потому, что это одиночество никогда не принимает здесь радикальности, в которой оно предстает в мышлении галисийского философа, но и потому, что у поэтов Анголы чувство саудаде всегда имеет объект, будь то далекая возлюбленная или земля, от которой мы удалены, или даже прошлое, которое мы прожили или о котором мечтали, ушедшее время или будущее, на которое мы надеемся.
Появившись как признак или следствие конечности человека и имея свои истоки – расстояние или отсутствие, и используя в качестве ссылки ушедшее время, особенно детство, саудаде также иногда апеллирует ко времени возможному, которое не воплотилось или не было пережито тем, кто его чувствует или воскрешает, и здесь надо заметить, что объект саудосистской лирики может также состоять из самого саудаде, прочувствованного в прошлом.
Если не один автор подчеркивает двуликий или амбивалентный характер саудаде, то, что оно является чувством одновременно веселым и болезненным, благодаря происходящему здесь синтезу памяти или воспоминания с желанием возврата или восстановления прожитого или того, о чем мечтали, надо признать, что у рассмотренных мной ангольских поэтов преобладает отчаянный нигилизм или печальный фатализм, который заставляет прочувствовать или прожить его как «мертвое время, которое убивает», или «черную тень», о которой говорила автор Новых плясок как о чем-то, рождающемся, когда умирает мечта и бывает очень редко, что в нем появляется перспективное и ожидаемое измерение или объединяющий смысл саудаде, его способность искупить или уничтожить время.
Отсюда, хотя его и нельзя назвать полностью отсутствующим, но не часто в ангольской лирике можно встретить явно выраженное саудаде о будущем, это пророческое и мессианское измерение, которое так явно присутствует в лузо-бразильской культуре от Антониу Виейры до Фернанду Пессоа, от Агуштиньу да Силвы до Ариану Суассуны, от Педры Бунита до Канудоса.
Постоянство в выражении саудаде в ангольской поэзии рождает в нас обоснованную надежду на то, что, когда будет завоеван мир и закрыт цикл, когда идеологические требования политической деятельности доминировали во всей культуре, Ангола вскоре обретет мыслителей, способных выдвинуть понятия и создать адекватные концепты, чтобы перевести в дискурсивном и рациональном плане интуицию, образы и метафоры, которые чувство саудаде поэтически открывает и выражает.
Ортега-и-Гассет и саудаде
Первая половина 40-х гг. прошлого века отмечена интересом, который проявили к философскому рассмотрению саудаде две великие фигуры европейской культуры, познакомившиеся и ставшие общаться в Лиссабоне благодаря Антониу Ферру, – Мирча Элиаде, тогда советник по культуре посольства Румынии в Португалии, и Ортега-и-Гассет, который находился в Португалии в изгнании.