Штундисты
В конце XVIII в. по приглашению императрицы Екатерины II в южной России и на Украине поселились немцы‑менониты. Годами они оставались верными своему протестантскому наследию, в то же время уважая требования императорского декрета – «не совращать православных», то есть не обращать их в свою веру. Однако к середине XIX века благодаря влиянию пиетистского пробуждения, которое неслось с Запада, некоторые хозяева стали приглашать батраков – русских и украинских крестьян – на свои собрания. На этих «штундах» (что значит по‑немецки «час»), которыми руководил немецкий пиетист Эдуард Вюст, они читали Библию и молились. Возвращаясь в свои деревни, верующие крестьяне начали проводить подобные собрания. Несколькими годами позднее немецкий пастор‑реформат Карл Бонекемпер начал проводить собрания среди украинцев в Рорбахе около Одессы, и первый раз обозначение новых верующих как «штундистов» появилось в «Одесском вестнике» 14 марта 1868 года. К 1901 году одна только Херсонская епархия сообщала о 5350 штундистах – явной угрозе Русской православной церкви[53].
Так как и штундистские руководители, и их последователи были необразованными крестьянами[54], штундисты не придерживались какой‑либо строгой доктринальной позиции и, похоже, не сознавали противоречий даже в своем собственном учении. Отвергая концепцию духовенства в целом, как это делали до них духоборы и молокане, они основывали свою религию на одной только Библии. Штундистские собрания состояли из пения, чтения Библии и открытой дискуссии под руководством «старшего брата». Позднее штундисты отвергли использование домашних алтарей и икон и под руководством крестьянина Михаила Ратушного подошли к требованию крещения взрослых членов своих общин. Женщины у штундистов рассматривались как равные[55], что привлекло в секту большое количество женщин. Успех секты приписывается также тому, что собрания проводились на украинском языке, а не на церковнославянском, как в православии[56].
Вначале их терпели, хотя никогда не одобряли, но к 1880 году штундистов стали жестоко преследовать. Годы тюрем и ссылок не были чем‑то необычным, и штундисты начали тайно собираться по ночам. Но к 1890‑м гг., годам самых интенсивных преследований, власти выделили штундистов как самых опасных сектантов или малую религиозную группу, отделившуюся от Русской православной церкви. К 1893 году, несмотря на строгую нравственность штундистов, их «сравняли с самыми безнравственными сектами»[57]. Лондонская газета «Таймс» в 1890‑х гг. рассказывала о многочисленных случаях религиозного преследования, и западные религиозные лидеры начали реагировать на эти факты. В сентябре 1891 года в докладе представлялось «предложение со стороны православного епископа Умана отбирать у штундистов детей от родителей, крестить их в православную русскую веру и помещать под надзор русских православных священников. В то же время штундистам запрещалось иметь в общинах свои собственные школы, а во всех приходах, где только есть эти “пагубные” нонконформисты, должны назначаться специально подготовленные православные священники, с высокой зарплатой»[58].
Баптисты
Тем временем на Кавказе, независимо от украинских штундистов, начиналось духовное пробуждение, когда книгоноши встретились с молоканами, интересующимися Новым Заветом. Когда Мартин Кальвейт, немец из баптистской церкви в Каунасской губернии (ныне – Литва), переехал в Тифлис, то он и его семья вскоре привели и других немцев к вере, и маленькая община числом около 15 человек начала собираться для богослужения. Персидский миссионер Яков Деляков познакомил молоканина Никиту Воронина с этой маленькой общиной, и Кальвейт в 1867 году тайно крестил его. Через три года энергичный Воронин был руководителем первой баптистской церкви из 78 человек в Тифлисе, а в 1871 году Воронин крестил Василия Павлова и Василия Иванова, которые сами стали влиятельными лидерами русского баптистского движения.
В то время как украинское движение состояло из крестьян, баптисты Кавказа были мелкими фермерами, ремесленниками, купцами, и во многих случаях – бывшими молоканами. В отличие от штундистов, чьи первые руководители были необразованны, богословски неустойчивы, тифлисские баптисты уже в 1875 году послали своего лидера Василия Павлова учиться в Гамбург. В то время Баптистская богословская семинария еще не была открыта, но Павлов все‑таки многому научился, слушая проповеди, разговаривая с пасторами и участвуя в конференциях и других событиях. В 1876 году он был рукоположен баптистским служителем, выдающимся немецким баптистом Иоганном Онкеном, и направлен миссионером к своему народу. Он вскоре отправился на Украину, чтобы встретиться со штундистскими руководителями, и обе группы начали все больше сближаться – благодаря общему богословскому пониманию и служению. Однако, в отличие от штундистов, баптисты избежали многих суровых преследований, так как центром их внимания и деятельности были скорее молокане, чем православные. Русский закон, запрещая обращение православных верующих, не распространялся на сектантов (молокан).
Глава 2Василий Александрович Пашков
Благородное наследие
Среди этого сложного переплетения дел мы находим модного петербургского аристократа Василия Александровича Пашкова, известного в свои молодые годы в качестве искусного танцора на балах и любезного дамского угодника. Василий Александрович принадлежал к знатной аристократической среде, к одиннадцатому поколению того польского эмигранта Григория Пашкевича, который прибыл в Россию во второй половине XVI века, при Иване Грозном. Дети Пашкевича приняли фамилию «Пашковы», и его первый сын, Иван Григорьевич, отмечен в 1604 году в списках тульской знати как тульский боярин[59].
Сражения, Лжедмитрии и Сибирь
Сын Ивана Григорьевича Филипп Иванович, по прозвищу «Истома», стал казачьим атаманом. Он был сторонником второго Лжедмитрия, «Пушкинского вора», претендовавшего на титул сына Ивана Грозного и законного наследника трона. Лжедмитрий добился поддержки большого числа казаков, воинов и авантюристов в своей борьбе за трон, занятый на тот момент Василием Шуйским, и многие русские переходили с одной стороны на другую во время этого конфликта. Филипп Иванович был взят в плен войсками Шуйского в декабре 1606 года, и когда его помиловали, перешел на сторону бывшего противника и повел дворянское ополчение Тулы против мятежников в поддержку Шуйского и его «боярской клики». Он отличился в одной из битв в мае 1607 г.[60]
Сын Филиппа Ивановича Афанасий Филиппович – другой прославленный казачий предводитель – стал воеводой нескольких сибирских районов, включая Мезень (1635‑47), Енисейск (1652‑55) и Новую Даурскую землю (1655‑61), где он был известен своей жестокостью; его вспоминают также как мучителя протопопа Аввакума, главу раскольников‑старообрядцев. В 1662 году Афанасий Филиппович вернулся в Тобольск, бывший тогда центром Сибирского воеводства, где и умер через два года. Его сын Еремей, работавший товарищем своего отца по воеводству, оставался в Даурии до 1676 года, когда он был послан в Казань «стольником» (помощником при дворе), и в течение нескольких поколений семья Пашковых сохраняла дворцовые и военные посты[61].
Московский дворец Петра Егоровича
Тремя поколениями позднее Петр Егорович Пашков (1721‑90), капитан‑лейтенант императорской гвардии и богатый московский землевладелец, поручил одному из лучших московских архитекторов В. Баженову спроектировать роскошный дворец из белого камня. Большой особняк был построен между 1784 и 1786 г. в конце Моховой улицы около Московского Кремля. Петр Егорович недолго пользовался дворцом, потому что умер через четыре года после завершения строительства. Он не оставил детей, и поэтому неизвестно, кто непосредственно наследовал дворец. К 1839 году он был продан государству и стал школой пансионного типа для молодых аристократов, а позднее – музеем и библиотекой. Этот дворец окружен многочисленными легендами, включая и слухи о подземном ходе в Кремль. Дом сегодня является московской достопримечательностью, и некоторые считают, что в нем проходили собрания Пробуждения пашковцев в конце XIX века. Однако это в высшей степени сомнительно. Петр Егорович был троюродным братом прадедушки Василия Александровича, т. е. никак не близким родственником, а дом был продан до того, как юному Пашкову исполнилось 8 лет[62].