Рис. 27. "Царство Аида", рисунок на древнегреческой вазе. В середине сидят Аид и Персефона, направо ниже — судии Загробного Царства Триптолем, Эак и Минос; под судиями — три Данаиды с сосудами, осужденные бесконечно наливать водой бездонную бочку; налево от них — богиня на чудовище и Геракл, связывающий трехголового пса Цербера, стража налево от Геракла — проводник душ умерших Гермес и Сизиф, бесконечно вкатывающий в гору камень, над камнем — богиня мщения Эриния; над Эринией — братия Диоскуры и Орфей с лирой
По мрачным полям царства Аида, заросшим бледными цветами дикого тюльпана асфодела, носятся бесплотные тени умерших. Они сетуют на свою безрадостную жизнь без света и без желаний. Тихо раздаются их стоны, едва уловимые, подобные шесту увядших листьев, гонимых осенним ветром. Нет никому возврата из этого царства печали. Трехголовый бессонный адский пес Кербер (Цербер) сторожит выход из Аида. С каждой из трех шей этого пса спадает вниз густая грива из страшных ядовитых змей. Вместо хвоста у Кербера вырос свирепый дракон, который свивается в кольца, высовывает острое жало и шипит.
Через воды священного Стикса на ладье души умерших перевозит суровый старый Харон. Платой за перевоз служит мелкая медная монетка обол, который вкладывали в рот умершему. Интересно, что этот древний обычай, пройдя через два тысячелетия христианства, все-таки кое-где сохранился. Известный русский историк М.И.Пыляев свидетельствует: "В старину существовал еще остаток язычества, который, кажется, у некоторых купцов в Петербурге существует по сейчас. В рот умершего кладут мелкие деньги, будто бы для издержек в дальней дороге".
Но ни за какие сокровища Харон не повезет ни одну душу обратно, туда, где ярко светит солнце жизни. На вечное безрадостное существование обречены души умерших в мрачном царстве Аида.
В этом царстве, до которого не доходят ни свет, ни радости, ни печали земной жизни, правит брат Зевса Аид (Плутон). Он сидит на золотом троне со своей женой Персефоной. Ему служат неумолимые богини мщения Эринии. Грозные, с бичами и змеями, преследуют они преступника, не дают ему ни минуты покоя и терзают его угрызениями совести.
У трона Аида сидят судьи царства умерших — Минос, Радамант и Эак. Сыновья Зевса и смертных женщин, будучи мудрыми правителями на земле, после смерти сделались судьями загробного мира. Согласно Платону, Эак судил европейцев, Радамант — азиатов, а Минос решал сомнительные случаи.
Здесь же, у трона Аида, находится бог смерти Танат с мечом в руках, в черном плаще, с громадными черными крыльями. Могильным холодом веют эти крылья, когда прилетает Танат к ложу умирающего, чтобы срезать своим мечом прядь волос с его головы и исторгнуть душу. Лишь единственному из смертных, хитроумному царю Коринфа Сизифу, удалось обмануть Таната. Почувствовав приближение бога смерти, Сизиф коварно заковал его в оковы. Перестали тогда на земле умирать люди, нигде больше не совершались пышные похороны, перестали приносить жертвы богам подземного царства. Нарушился на земле порядок, заведенный Зевсом. Тогда громовержец послал к Сизифу могучего бога войны Ареса, который освободил Таната из оков. Танат исторг душу Сизифа и отвел ее в царство теней, где он был осужден вечно вкатывать на высокую крутую гору громадный камень, который никогда не удается закатить на вершину.
Рис. 28. Бог смерти Танат и бог сна Гипнос несут труп убитого троянского воина (рисунок на древнегреческой вазе)
Рядом с Танатом в Аиде находятся и мрачные Керы. На своих крыльях носятся они, неистовые, по полю битвы. Керы ликуют, видя, как один за другим падают сраженные герои; своими кроваво-красными губами припадают они к ранам, жадно пьют горячую кровь сраженных и вырывают из тела их души.
В религии древних евреев местопребывание умерших, Шеол, было тесно связано с Иркалой вавилоно-ассирийской религии, мрачным подземным убежищем, состоящим из семи кругов, откуда человеку нет возврата. Это — пещера, пропасть, подземная глубь без дна. Так как древние еврейские писатели и пророки не объявляли руководящими началами земной жизни человека надежды на вечное блаженство или страх вечных мучений, то они лишь неясно очертили учение о будущей жизни, но тем не менее мысли, высказанные ими мимоходом, вполне оправдывают переводчиков, передающих Шеол словом "Аид" (например, в знаменитом греческом переводе Ветхого Завета Септуагинта — "Переводе 70-ти толковников").