Итак, в Архангельском соборе в одной могиле лежат сын Дмитрия Донского Юрий со своими мятежными детьми — Косым и Дмитрием Красным. А где же третий, наиболее неугомонный сын Галицкого князя Юрия Дмитриевича, принявший от него эстафету мятежей, грабежей и разбоев, — Шемяка, само имя которого стало символом неправды и притеснений (вспомните русскую сатирическую сказку «Шемякин суд»). Оказывается, и после смерти тело его испытало не менее приключений, чем при жизни он сам, и было обнаружено лишь в 1987 году в Новгороде при обстоятельствах, напоминающих увлекательнейший детективный роман. Мы обязательно расскажем об этом в восьмой главе, а пока продолжим прерванную цитату.
«Но если согрешили против нее (Русской земли. — С.Р.) князья Галича, Юрий, Косой и Шемяка, то один Красный мог загладить тяжкие вины своего семейства чистою молитвенною жизнью. Во цвете лет преставился он, как тихий Ангел, и необычайная его кончина изумила современников.
Чувствуя приближение смерти, он приобщился святых тайн и, при чтении канона на исход души, испустил последнее дыхание; обряжали тело к погребению, но в полночь, сбросив с себя покрывало, громко возгласил мертвец Евангельские слова: „Петр же позна его, яко Господь есть“. Оцепенев от ужаса, диакон, читавший над ним псалтырь, едва мог разбудить спящих окрест; мертвец же повторял одно и то же; он не глядел глазами, но тело у него было как у живого. Красный запел церковную песнь, и с воскресенья до среды был жив, пел священные песни, читал наизусть святое Писание, не понимая, что ему говорили, но узнавал людей, хотя и отвечал без порядка; в среду умолк он, а в четверг скончался странный мертвец, во время литургии. Тело его привезено из Углича в собор Архангельский и оказалось нетленным при погребении — так записала сие дивное событие современная летопись».
Рассказы Н.М.Карамзина и А.Н.Муравьева об этом событии, несколько отличаясь в деталях, поразительно совпадают в главном, дополняя друг друга. На основании этих свидетельств мы можем предполагать, что Дмитрий Красный страдал поражением центральной нервной системы («лишился слуха, вкуса и сна») на фоне значительного повышения артериального давления, о чем свидетельствует тяжелое носовое кровотечение. Поставить какой-либо точный диагноз post factum на основании отрывочных сведений из летописи невозможно, но, вероятнее всего, это мог быть летаргический энцефалит, который привел больного к летаргии, ошибочно принятой за смерть. То, что по пробуждении Красный ничего не слышал и не понимал, может свидетельствовать о необратимом поражении слухового анализатора, что также подтверждает наше предположение о заболевании центральной нервной системы.
Не исключено, что повторная смерть Дмитрия Красного была не смертью, а лишь более тяжелым повторным приступом летаргии. Все летописи единодушно указывают, что на теле Красного не было ни малейших признаков разложения и даже трупных пятен, а за 23 дня пути от Углича до Москвы трупные явления непременно должны бы были, иметь место. То, что они не наступили, говорит не о святости Красного (весьма сомнительной, судя по его богатой приключениями жизни), а только об одном — весьма вероятно, что Дмитрий Красный был погребен живым, в состоянии летаргии.
Существование феномена летаргического сна в прошлом дало повод к созданию многочисленных сказок, сюжет которых условно можно было бы назвать «Спящая красавица». Героиня сказки, уколовшись заколдованным веретеном или надкусив волшебное яблоко, засыпает на много-много лет, и только поцелуй прекрасного принца пробуждает ее от оцепенения.
Весьма возможно, что первоосновой этого сюжета, толчком к народной фантазии послужило действительное наблюдение летаргического сна, хотя и не столь длительное, как в сказке. Сюжет спящей красавицы встречается очень часто, наиболее известен он по сказке Шарля Перро (1628–1703) «Спящая красавица» и одноименному балету П.И.Чайковского (1840–1893), созданному на основе этой сказки, по замечательному мультфильму Уолта Диснея (1901–1966) «Белоснежка и семь гномов», а также по «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях» А.С.Пушкина.
Среди новелл американского писателя Вашингтона Ирвинга (1783–1859) есть одна, отдаленно напоминающая сюжет «Спящей красавицы». Называется она «Рип ван Винкль». Имя Рипа ван Винкля стало нарицательным в значении «человек, оторвавшийся от действительности, утративший связи со своим временем». В основе новеллы лежат легенды первых голландских поселенцев штата Нью-Йорк. Рип ван Винкль, опьяненный волшебным напитком, проспал всю ночь в лесу, а когда вернулся в свою деревню, выяснилось, что спал он много-много лет и в его поселке живут теперь совсем другие люди, забывшие о Рип ван Винкле.