Думаю, что такая трактовка личности идет от христианства. На эту мысль меня навел Ф.М. Достоевский. На следующий день после смерти своей первой жены, Достоевский писал:
«Маша лежит на столе. Увижусь ли с Машей? Возлюбить человека как самого себя, по заповеди Христовой невозможно. Закон личности на Земле связывает. Я препятствует. Один Христос мог, но Христос был вековечный, от века идеал, к которому стремится и по закону природы дол-жен стремиться человек. Между тем, после появления Христа как идеала человека во плоти, стало ясно, как день, что высочайшее, последнее развитие личности именно и должно дойти до того (в самом конце развития, в самом пункте достижения цели), чтоб человек нашел, сознал и всей силой своей природы убедился, что высочайшее употребление, которое может сделать человек из своей личности, из полноты развития своего я – это как бы уничтожить это я, отдать его целиком всем и каждому безраздельно и беззаветно. И это величайшее счастье»[95].
А вот высказывание философа К. Иванова. «Личность – очень новое хрупкое образование. Никогда прежде человек не был личность. Мы можем об этом говорить сейчас, ретроспективно глядя на историю и видя, что христианство поставило эту проблему, зачало личность»[96].
Глава третья. Воздействие на становление личности времени и учителей
1. Мои учителя
На становление автора как личности большое влияние оказали два педагога с большой буквы – школьный учитель по литературе в десятом классе Валентин Станиславович Спасский, но больше всего, конечно, Георгий Петрович Щедровицкий. Небезынтересна история Валентина Станиславовича, близорукого, погруженного в себя молодого человека; таким я его увидел, прийдя в десятый класс после летних каникул. Валентина растила и воспитывала только мать, учительница местной школы. Жили они в маленьком сибирском городке. В седьмом классе Валентин бросил школу, ему было не до учебы, целыми днями он читал книги. Через два года мать со слезами на глазах сказала:
– Валентин, что будет, твои друзья в этом году кончают школу, а ты?
Валентин словно проснулся. За полгода он самостоятельно прошел весь школьный материал и экстерном с отличием сдал экзамены за десятый класс. Через год он приехал в Москву, легко поступил в педагогический институт, где блестяще учился, был сталинским стипендиатом. Но наивен он был донельзя, особенно в человеческих отношениях. Этим ловко воспользовалась его однокурсница, уложив его в свою кровать и сделав от него ребенка.
Именно с этой женой, грубой и лживой женщиной, Валентин Станиславович приехал преподавать в Анапу, где в то время автор жил со своими родителями. Однако в школе у Валентина Станиславовича не заладилось, не сложились нормальные отношения с педагогическим коллективом. Провинциальные учителя считали Валентина снобом и столичной штучкой. Единственно, с кем он сошелся, был автор, в то время его ученик. Долгими вечерами мы гуляли на берегу моря или сидели в маленькой комнате Валентина Станиславовича. Учитель рассказывал своему ученику, который был горд доверием, о своих поисках в области… теоретической физики и философии. Именно тогда я впервые услышал об этих дисциплинах.
Хотя Валентин Станиславович был блестящим преподавателем литературы, позднее я уже не встречал таких учителей, он считал, что неправильно выбрал профессию. Уже на четвертом курсе педагогического института Валентин стал самостоятельно изучать высшую математику и теоретическую физику, а затем и философию. Автор отдает себе отчет, какое влияние на него оказал его учитель. Именно с легкой руки Валентина Станиславовича в моей душе зародился интерес к высокой науке и философии.