Это дело рук кадетов, думаю я.
А кроме этого, я узнал, что есть какая-то организация офицеров, желающая освободить Михаила из-под большевистского ига.
А узнал я это так. Был между другими офицерами арестован один мотовилихинец, Темников,[49] если не ошибаюсь. Рассказывали мне, что отличался он от других большой начитанностью, толковостью и знанием. Что среди офицеров было прямо чудо. Выглядел он среди них, как белая ворона. И будучи в очень малых чинах, пользовался громадным авторитетом среди них. Он походил на вожака. Все это мне рассказали. Участь их была уже решена — их решили расстрелять.
У меня явилась мысль повидаться с этим офицером. Я сказал, чтобы его привели ко мне. Из Пермской Губчека приводят ко мне человека повыше среднего роста, с продолговатым лицом, серые с голубизной глаза светились умом и решимостью. Крепко сжатые губы казались более тонкими, чем они были на самом деле. Рот был не широк. Подбородок крепкий, не мясистый. Нос прямой с горбинкой, чуть-чуть заметной. Шея и голова крепко вставлены в плечи. Светлый шатен. Был он в штатском, но бросалась в глаза его военная выправка. Ему было не больше 30 лет. Мне сказали, что это тот офицер и есть.
Я попросил всех, в том числе и секретаря Туркина, выйти и пригласил его сесть. И вышло так, что первый вопрос задал не я, а он:
— Вы будете председатель Совета Мясников?
— Да, это я.
— Я о вас много слышал. Но совсем не представлял вас таким.
— Что же вы слышали, если это не секрет?
— Какой же секрет? Слышал, что вы старый большевик, умный и очень опасный агитатор и другое.
— А что же это «другое»?
— Что вы, как член Центрального Исполнительного Комитета и как человек, пользующийся исключительным влиянием среди рабочих, держите в своих руках судьбы губернии.
— Это преувеличение. Мне и в голову никогда не приходило использовать свое звание члена Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета.[50] А влияние имею не я, а наша организация. Ну, продолжайте.
— И еще — что вы старый друг председателя ВЦИК Свердлова.
— Да, но что же еще?
— Да и многое другое.
— А откуда вы все это знаете?
— Слухом земля полнится.
— Почему моя персона вас заинтересовала?
— Да просто так.
— Ну, все-таки. Вы знаете, например, что-нибудь о председателе. Губернского исполнительного комитета, Сорокине? Знаете его биографию так же, как мою?
— Нет, не знаю.
— Это уже интересно. Но это оставим. Меня интересует другое: ваша биография. Я тоже кое-что слышал о вас.
— А что же именно?
— Я предлагаю вам рассказать свою биографию так же, как мою. Надеюсь, что вы ее знаете немного лучше, чем мою.
Рот подернулся мало заметной улыбкой, а глаза блеснули тревожным упрямством, и он ответил:
— Я думаю, что моя биография для вас малоинтересна. Я подумал: как он держится свободно, чувствует себя, как в гостях, а ведь знает, что его ждет пуля, что он приговорен. Без убежденности в своей правоте этого быть не может. Я предлагаю ему папироску и спрашиваю:
— А что вы читали по общественным вопросам?
— Я читал много. По истории русской С.Соловьева, от корки до корки, а по философии Владимира Соловьева. Их больше всех ценю. Из беллетристики больше всего люблю Достоевского.
— А Покровского, Ключевского, Платонова и Милюкова?
— Читал отрывки, и их достаточно, чтобы не читать их.
— А Толстой, Горький и Чехов?
— Толстого читал и не люблю, а Горького не читал и не собираюсь, если не считать его пьесы «На дне». Чехова читал.
— Ну, разумеется, ничего не читали по философии ни Богданова, ни Плеханова, ни Ленина?
— О Богданове я даже никогда и не слышал, а Плеханов и Ленин? Ну разве они писали что-нибудь по вопросам философии?
— Да, писали, и немало. Особенно Плеханов и Богданов.
— Признаться, не знаю.
Разговариваю я с ним, а мозг сверлит одна мысль: не может быть, чтобы он не знал, что Михаил Романов в Перми, и каково же его отношение?
— А вот ближе к нашей живой жизни. Как вы смотрите на вопрос о форме правления в России?
— Мои симпатии на стороне конституционной монархии, я стою на позиции декабристов.
— Но не все же декабристы стояли за конституционную монархию?
— Да, но я на стороне тех, кто были за нее.
Думаю: запоздалый декабрист хуже мартовцев. И решаю: кадет. А потом и спрашиваю:
— Кто же, по-вашему, должен быть монархом?
— Это уже известно: Михаил Александрович.
49
Ср. прим. 20; скорее всего, речь здесь идет о том самом «сыне-офицере». Последующий эпизод представляется сочиненным задним числом.
50
Мясников в 1918–1920 несколько раз избирался членом ВЦИК, первый раз — на III съезде Советов (январь 1918), делегатом которого он был.