Властитель не понимал, что наступала новая эпоха, эпоха Средневековья, дифференциации труда: на смену героям пришли мастера, знатоки своего дела, профессионалы ремесел. Но он предвосхитил романтическо-декадентские мотивы: выбор империи красоты, презрение к неудачникам, иногда наигранное, соединение в себе крайнего самоуничижения и крайнего самолюбования. Как эти мотивы наполнились новым социальным смыслом, мы узнаем в следующих главах.
Глава 3
Аретино, певец порочного мира
Пьетро Аретино (1492–1556) – последний великий писатель итальянского Возрождения и первый европейский журналист[17]. Характеристика была бы достаточной, когда бы не репутация этого человека: фельетониста, интригана, чуть ли не вымогателя – при этом льстеца, шпиона и авантюриста. Лучше даже назвать его первым в истории мастером черного и белого пиара, достигшим в этом небывалого профессионализма.
Аретино пытался делать карьеру в Риме через покровителей, но своими пасквилями навлек гнев папы римского. Следующий папа его простил, но один из папских чиновников подослал наемного убийцу (или не подослал – подробности покушения явно распространял сам Аретино). Опасаясь за собственную жизнь, Аретино перебрался в Венецию, где никто не мешал ему развернуться вволю. Он сделал просторный кабинет настоящим пиар-агентством своего времени: об одних по заказу писал похвальные речи, про других распространял клеветнические письма.
Тициан (иные специалисты приписывают авторство Алессандро Моретто). Портрет Пьетро Аретино. 1511–1512
Его друг, художник Тициан, называл его «кондотьером от литературы» (кондотьерами именовались руководители наемного войска, частной армии, которые могли брать в свои руки фактическую власть в защищаемых ими городах). И действительно, хлестких памфлетов Аретино боялись и французский король, и император Священной Римской империи. Но Аретино был для них главным посредником в отношениях с Венецией, поэтому и они, и более мелкие правители искали с ним дружбы.
В этом смысле Аретино был предшественником Вольтера (1694–1778) – литературно одаренный человек, который становится всеевропейским политиком, влияющим на решения монархов, использующий свое перо как главный инструмент такого политического соблазнения к лучшему. Но если Вольтер употребит свои силы для установления мира в Европе и создаст стандарт веротерпимости, то за два с половиной века до него Аретино создавал стандарт самой дипломатии. Например, выступая посредником между Тицианом и венценосными покупателями его картин, он учреждал культурную дипломатию.
Аретино стал если не самым богатым, то самым влиятельным человеком в Венеции. Он был как бы министром иностранных дел, министром культуры и министром печати одновременно. Дружба с владельцами типографий, архитекторами и скульпторами позволяла ему сохранять влияние при всех поворотах политики.
Его памфлеты быстро печатались и распространялись. Он изобрел фельетон газетного типа, который сразу попадает в руки всех, кто принимает решения в республике. Изощренная манерность и ироничность его письма, в сочетании с площадной руганью и обильными рискованными непристойностями, делала его литературные произведения сенсациями. Так он формировал общественное мнение и поворачивал его в любую угодную себе сторону.
Для знаменитого Аретино поистине любое упоминание работало на его славу. Он писал в любых жанрах, включая порнографические, потому что скандальные сенсации умножали число врагов, но еще больше прибавляли ему известности. Ведь если он может позволить себе такую дерзость – значит, он по-настоящему силен. Циник, вымогатель, интриган и при этом разумный культурный дипломат, галантный и образованный писатель – вот образец человека неудобного, но без которого европейская культура уже непредставима.
Одну из своих книг житейских сатирических диалогов Аретино посвятил… своей ручной обезьянке Багаттино. Ведь она ничем не хуже других адресатов: пороков в ней столько же, а самомнения – меньше. Обезьяна жадная и драчливая, но люди тоже жадничают и дерутся. Просто люди маскируют эти пороки разговорами о величии.
Так вот, чтобы доказать, что ты великий муж, я начну с того, что, будучи тем, что ты есть, ты имеешь облик, подобный человеческому, а ведь именно человек склонен считать себя великим мужем. Ты так прожорлив, что глотаешь всё что попало, но и человек в своей ненасытности объедается так, что грех чревоугодия уже не принято числить среди семи смертных грехов. Ты воруешь по мелочи, а он по-крупному, так же тщательно высматривая место, где можно украсть, как делаешь это ты. О том, сколь он милостив, пусть расскажут его подданные, а о твоей щедрости хорошо знает тот, кто пробовал вырвать что-нибудь из твоих когтей[18].
18