Но в любом случае ясно, что литературный сверхъестественный ужас, который посредством болезненно неестественного (отталкивающего) вызывает космический страх, привлекателен тем, что этот вид благоговения отвечает или восстанавливает некую первобытную или инстинктивную человеческую интуицию о мире. Тот факт, что Лавкрафт отвечает на вопрос о том, как такая неприятная вещь, как страх, может быть позитивно убедительной с точки зрения космического страха, может быть не таким уж и круговым, как кажется. Сам по себе страх неприятен, и его, естественно, следует избегать; но космический страх - это не просто страх, а благоговение, страх, дополненный неким провидческим измерением, которое, как утверждается, остро ощущается и является жизненно важным. Таким образом, космический страх или благоговение, если таковые существуют, могут быть желанными в той мере, в какой страх просто не является таковым. Отношение отталкивающего в ужасе к этому чувству благоговения заключается в том, что для его возникновения требуется болезненная неестественность. Итак, мы ищем в литературе ужасов патологически неестественное, чтобы испытать благоговение, космический страх с визионерским измерением, соответствующим инстинктивным, человеческим представлениям о Вселенной. Болезненно-неестественное - это средство к благоговению, и его ищут не ради него самого, а ради того состояния, которое оно вызывает у зрителя. Говоря менее абстрактно, Лавкрафт, похоже, считает, что сверхъестественная литература дает нечто вроде религиозного опыта, а также соответствующую реакцию против некоего выхолащивающего, позитивистского мировоззрения.
За те несколько страниц, на которых Лавкрафт рассматривает происхождение и притягательную силу сверхъестественного ужаса, ему удается предложить удивительное количество всевозможных предположений - некоторые психологические, некоторые социологические, некоторые метафизические - и при этом сделать множество, хотя и довольно туманных, утверждений. Несомненно, для того чтобы разобрать эти взгляды, потребуется много места, отчасти потому, что потребуется много времени, чтобы интерпретировать их до такой степени, чтобы их можно было выгодно аргументировать. Однако против процедуры Лавкрафта можно кратко высказать одно соображение, которое не только показывает ее недостатки, но и постоянно возникающую проблему, связанную с ответом на парадокс ужаса.
Ранее было отмечено, что Лавкрафт не только определяет позитивно убедительное в жанре как вызывающее космический страх; он также считает космический страх определяющим для жанра сверхъестественного ужаса. Другими словами, он и классифицирует, и хвалит произведения ужаса, руководствуясь одним и тем же стандартом. Таким образом, любой кандидат в класс сверхъестественных ужасов не будет включен в этот класс, если он не выполняет похвальную функцию вызывания космического страха.
Но, несомненно, существует множество историй ужасов, которые не способны вызвать космический страх - чувство, связанное с мировоззрением и граничащее с религиозным опытом. Действительно, многие истории ужасов, кажется, забывают о грандиозном (философском?) проекте по внушению космического благоговения. Просматривая свою книжную полку, я наткнулся на "Крабы на взводе" Гая Н. Смита (автора "Происхождения крабов", "Луны крабов" и т. д.). Эта книга, как я утверждаю, несомненно, является примером ужаса, но не вызывает ни космического страха, ни благоговения. Крабы сами провоцируют то, что мы называем арт-хоррором, но арт-хоррор не обязательно должен быть эмоциональным подтверждением одного мировоззрения (того, что созвучно религии) или отрицанием другого (материалистической утонченности).
В результате у Лавкрафта, несомненно, возникло бы искушение отвергнуть "Крабов на взводе" как представителя класса сверхъестественной литературы ужасов. Но это произвольно. Благоговение - это один из эффектов (возможно) относительно высоких достижений в жанре ужасов, а не сам признак жанра. То есть ужастик, вызывающий трепет, будет (возможно) очень хорошим ужастиком; он заслуживает похвалы; но доброта, как признает любой, кто знаком с жанром, не является одной из его неизменных визитных карточек. Классификационный стандарт Лавкрафта для включения в жанр слишком узок; он действительно отслеживает одну форму доброты, похвалы или высоких достижений в жанре.