Тодоров формально определяет фантастику по трем признакам:
Во-первых, текст должен заставить читателя рассматривать мир персонажей как мир живых людей и колебаться между естественным и сверхъестественным объяснением описываемых событий. Во-вторых, эти колебания может испытывать и персонаж, и в то же время колебания представлены, они становятся одной из тем произведения - в случае наивного чтения реальный читатель отождествляет себя с персонажем. В-третьих, читатель должен занять определенную позицию по отношению к тексту: он будет отвергать как аллегорические, так и "поэтические" интерпретации. Эти три требования не равноценны. Первое и третье, собственно, и составляют этот жанр; второе может и не выполняться.
Поскольку второе условие необязательно, а третье - отрицательно, первый признак, приведенный выше, дает нам позитивную суть жанра: события в рассказе должны иметь две интерпретации - натуралистическую и сверхъестественную - и ни одна из этих интерпретаций не должна иметь решающего перевеса над другой. Иными словами, события в рассказе должны оставаться для читателя неоднозначными по отношению к этим конкурирующим объяснениям. Например, хотя события в рассказе поражают воображение, мы можем не отнести их к области сверхъестественного либо потому, что, учитывая само повествование, может оказаться, что сообщения об этих событиях на самом деле являются снами; либо потому, что существует возможность какого-то мошенничества (дом кажется призрачным, но ночные удары были инсценированы родственниками, которые хотят свести с ума получателя завещания); либо потому, что возможно, что информаторы в рассказе сумасшедшие. И поскольку эти возможности в рассказе остаются открытыми, читатель не может остановиться на сверхъестественной интерпретации. Скорее, читатель приостанавливает суждение между натуралистическим и сверхъестественным объяснением.
Роман Ширли Джексон "Привидение в Хилл-Хаусе" кажется мне примером чисто фантастического сюжета, как его теоретизирует Тодоров. Доктор Джон Монтегю собирает группу для исследования Хилл-Хауса, места с давней репутацией места с привидениями. На протяжении всего повествования происходят странные события, которые наводят на мысль о том, что здесь творятся сверхъестественные дела. Однако текст не исключает возможности того, что эти события не поддаются натуралистическому объяснению, в том числе и потому, что исследователи никогда не садятся за стол и не рассматривают происшествия так, чтобы решительно заявить о вероятном происхождении этих аномалий.
События, завершающие повествование, разворачиваются вокруг Элеоноры Вэнс. Это замкнутая дева, у которой мало опыта общения с миром за пределами семьи, которую она ненавидит; она также проявляет склонность к чувству преследования. Она может стать очень ревнивой и обижаться на то, что ей только кажется обидой и невыполненными обещаниями. К девятой главе она становится довольно замкнутой и, по-видимому, слышит голоса, которые не слышит никто другой.
Дом словно манит ее подняться по лестнице, опоры которой сгнили. Читатель задается вопросом, не заставляет ли дом Элеонору заново переживать прошлые гнусные события, в частности самоубийство, произошедшее в этом районе дома несколько десятилетий назад. В конце концов Элеонору спасают другие исследователи-экстрасенсы, которые считают, что лучше отправить ее домой. Они явно потрясены поведением Элеоноры и считают его опасным. Но они не подтверждают наши подозрения в том, что Элеонора одержима, и их поведение в равной степени соответствует убеждению, что она просто не в себе и может причинить себе вред.
Уезжая, Элеонора врезается в огромное дерево, которое также напоминает о ранее умершего в Хилл-Хаусе. На этом исследовательская группа покидает Хилл-Хаус, и книга заканчивается.
Конечно, есть предположение, что дом завладел Элеонорой и заставил ее пережить свое ужасное прошлое, и это, действительно, одна из доминант жанра "дом с привидениями". Однако не исключено, что Элеонора психически неуравновешенна. Еще до того, как вопрос о сверхъестественном становится животрепещущим, она испытывает непреодолимое желание "принадлежать" и быть любимой. Когда она чувствует, что ей в этом отказывают, она, похоже, пытается сгладить то, что принимает за отказ, чувствуя, что принадлежит (кому?) Хилл-Хаусу. Поскольку многое в ситуации Элеоноры рассказывается с ее точки зрения, мы не знаем, точны или вымышлены оценки неопытной Элеоноры ее соисследователями. Но с Элеонорой что-то эмоционально не так, поэтому возможность того, что она проецирует свои собственные взгляды и желания на других, например на Теодору, нужно держать открытой, пока мы читаем.