Если уже все эти факты указывают на внутреннюю связь, существующую между религиозностью и философией, то она становится совсем очевидной из того обстоятельства, что история философии не может исключить из себя эти промежуточные члены между нею и религиозностью. Последние занимают свое определенное место в процессе развития от жизненного опыта к психологическому сознанию о нем, равно как в возникновении и разработке жизневоззрения. Итак, ввиду этого промежуточного слоя, лежащего между философией и религиозностью, мы вынуждены отойти от установленных нами черт сущности философии к сочетаниям более широкого объема и более глубокого основания.
Мы вынуждены сделать это также и тогда, когда мы посмотрим на отношения к жизненному опыту, литературе и поэзии, как они выражены в наименованиях, определениях понятия и исторической связи. Те, которые для своего воздействия на публику в качестве писателей стремятся достичь свободной от нападок точки зрения, встречаются на этом пути с теми, которые, исходя из философского исследования и отчаявшись в системе, желают свободнее, человечнее обосновать и выразить свои знания о жизни.
Представителем первого типа можно считать Лессинга. Его природа сделала его писателем. В бытность свою молодым человеком он интересовался философскими системами, но у него и в мыслях не было занять определенную позицию в их споре. Но каждая из больших или маленьких задач, которые он себе ставил, вынуждала его отыскивать прочные понятия и истины. Кто желает вести за собой публику, тот должен сам быть на верном пути. Так он переходил от ограниченных задач к проблемам все более и более общего характера. Не проделывая систематической работы философа, он разрешал эти проблемы силой своего собственного существа, как его сформировала жизнь. Из самой жизни вырос для него жизненный идеал, от философии своего времени он получил детерминистическое учение, а люди, которых он так хорошо знал, подтверждали его; на этих основаниях у него возникло при его теологических занятиях известное представление о божественной силе, в которой обоснована необходимая связь вещей. Эти и другие моменты привели его к известной внутренней структуре его идей, которая, однако, все же еще сильно отличается от черт сущности философии, как они изложены нами. Тем не менее всякий, не задумываясь, будет говорить о философии Лессинга. В известном месте истории этой жизненной области он входит в нее и утверждает там свое место. В лице всех тех писателей, стало быть, представителем которых он может считаться, мы имеем дело с промежуточным слоем, который связывает литературу с философией.
К тому же промежуточному слою принадлежит и другой класс, который, отправляясь от систематической философии, перешел к более субъективному, менее строгому по форме способу разрешения жизненной и мировой загадки. Эта группа занимает в истории человеческого духа в высшей степени значительное место. Всякий раз, когда приходила к концу какая-нибудь эпоха систематического мышления, когда жизненные ценности, признанные в ней до сих пор, более не соответствовали изменившемуся положению человека, а тонко и глубоко разработанное познание мира в понятиях больше не совпадало с фактами нового опыта, – всегда в такие эпохи выступают подобные мыслители и возвещают новую зарю в жизни философии. Таковы были философы стоико-римской школы, которые, исходя из философии поведения, дошли до того, что сбросили с себя гнет греческой систематики и начали искать свою цель в более свободной интерпретации самой жизни. Марк Аврелий, нашедший гениальнейшую форму для этого метода в виде своих монологов «Наедине с собой», видит сущность философии в таком строе жизни, при котором бог нашего внутреннего мира ограждается от грязи мира и остается независимым от него. Но эти мыслители еще сильно опирались в своих рассуждениях о жизни на систематику стоического учения, и в этом смысле они оставались в прямой внутренней связи с движением стоявшей под знаком требования общеобязательности философии. Больше того: в этой философии они занимают вполне определенное место как продолжатели построенного на пантеистическом детерминизме учения о личности – направления, возвращающегося в немецкой философии XIX столетия. Гораздо резче откалывается от философии с ее требованием общеобязательности целый ряд современных мыслителей. Искусство жизненного опыта и жизненного поведения породило в эпоху Возрождения, как свой прекраснейший цветок, произведения Монтеня. Монтень оставляет позади суждения о жизни средневековой философии и еще решительнее, чем Марк Аврелий, он отказывается от всякого требования обоснованности и общеобязательности. Его работы лишь в случайных и кратких рассуждениях распространяются за пределы изучения человека: его «опыты» для него – его философия. Ибо философия, по его мнению, есть образовательница силы суждений и нравов, больше того: твердость и правдивость, собственно говоря, и есть истинная философия. И подобно тому, как Монтень сам называет свое произведение философским, он необходимо входит в историю философии. Точно так же Карлейль, Эмерсон, Рескин, Ницше, даже Толстой, Метерлинк имеют в настоящее время какое-нибудь отношение к систематической философии, и еще сознательнее, суровее, чем Монтень, они отворачиваются от нее, и еще строже, чем он, они упраздняют всякую связь между собой и философией как наукой.