— Мне хотелось бы выразить глубокое согласие с главным тезисом, прозвучавшим и у Михаила Леонтьева, и у Александра Дугина о том, что армия является важнейшим атрибутом государственности. В соответствии с этим на армии отражаются прежде всего проблемы государственности в целом. Согласен и с тем, что главная задача армии — поддержание суверенитета страны. Поэтому мы и не можем сегодня дать точных ответов на вопрос о роли армии в новом мире — потому, что сама государственность у нас оказалась в двойном кризисе. С одной стороны, мы переживаем смену суверенитета России. С другой — живем в период мирового кризиса самой идеи суверенитета — и это вторая причина трудного самоопределения нашей государственности.
Наша государственность более 10 лет была в состоянии очень сложного переходного периода: советская государственность отошла в прошлое в результате жесточайшего кризиса, на смену ей пришла российская. И в этих условиях армия, взять хотя бы
Черноморский флот, столкнулась и продолжает сталкиваться с самыми невероятными вещами. Можно согласиться и с тем, что у нас в России реформами занималась группа политиков, которые полагали, что Россия должна в максимальной степени отказаться от собственного суверенитета, и которые, по сути дела, мечтали об оккупации России более «цивилизованными», с их точки зрения, странами. До сих пор вспоминаю плакаты «Демократического выбора России» 1993 года, преисполненные презрения к избирателям: мол, вам нечего делать, проголосуете за нас. Сейчас даже у этих людей произошла серьезная трансформация взглядов. Те люди, которые выступали с позиций смердяковщины: «Все у нас заведомо плохое», и которым мы в свое время твердили: «Вы до тех пор не сможете получить поддержку народа, пока не поймете, что живете не в «этой», а в нашей стране, и до тех пор, пока не поймете, что слово «русский» — не плохое, а хорошее». Сегодня они уже говорят иначе. Тот же господин Чубайс является ярким примером подобной трансформации в направлении либерального патриотизма. Но наследие этой позиции, безусловно, осталось.
Как только мы сумели стабилизировать нашу новую российскую демократическую государственность, обнаружилось, что в мире прежнее понимание суверенитета уходит в прошлое. Я участвовал в десятках международных конференций, многие из которых проходят как бы на двух уровнях — госчи-новников и общественности. Так вот на общественных конференциях последние пять лет проблема суверенитета является центральной, международное гражданское общество требует ограничения государственного суверенитета для решения самых разных проблем, терзающих человечество. Ведущие страны мира тоже активно участвуют в построении новой международной системы ограниченного суверенитета.
Вся система существующих международных институтов раньше была построена, исходя из двупо-лярности мира и, между прочим, из признания ограниченного суверенитета большинства восточноевропейских стран («доктрина Брежнева») в виде вхождения в так называемый Варшавский договор. Если вы помните, министр обороны стран Варшавского договора имел двойное подчинение. С одной стороны, он подчинялся собственному Генсеку, а с другой — министру обороны СССР. Об ограничении суверенитета мы можем говорить и в случае «фин-ляндизации», когда страны — неучастники блоков тем не менее теряли часть собственного суверенитета. Единственно суверенными оставались СССР и США как сверхдержавы. Иными словами, двуполяр-ность мира была этапом в развитии человечества.