Носитель неразгаданной, потенциально какой угодно комбинации, конечно, настораживает, но он же и обезоруживает, в том числе и в смысле чувственной притягательности. Пожалуй даже, это свидетельство является наиболее точным, поскольку на поприще собирания урожая влюбленностей, обладатель(ница) судьбы, даже трагической, неизменно побеждает дохлую кошку Шредингера в человеческом обличье. Таким образом, рассмотрение человеческой экзистенции с точки зрения линейных и комплексных суперпозиций приоткрывает новые горизонты постижения: похоже, что контурная карта познания обретает наконец свой объем. Ну а Эрик Берн, написавший когда-то неплохую книжку «Игры, в которые играют люди», сосредоточился почему-то на играх в бирюльки, а до главной игры так и не дошел. Игра судьбы, связанная с наличием тайной комбинации, так и осталась им не замеченной, быть может, как раз потому, что отвлекающие (ролевые) игры он принял за главные.
И вот еще вопрос, в той или иной форме поднимавшийся в большинстве моральных трактатов: что есть счастье или счастливая жизнь? Лучший ответ тут, пожалуй, дал Аристотель, который (как и все греки) считал, что нельзя судить о счастье человека, пока жизнь его не завершена. Если вдуматься, ответ Аристотеля отсылает как раз к тайной комбинации и речь идет о том, чтобы она сработала как ставка целой жизни, которая тем самым осталась бы не проигранной или не разыгранной на кону. Проясняются и слова Григория Сковороды, его великое философское завещание: мир ловил меня в свои сети, да не поймал… Наш пример с игрой в покер сгодится и здесь: пока на руках Виктора нераскрытая комбинация, его параллельная жизнь не отключена от возможности проживания. Мы могли бы вывести эту проекцию на экран: вот южный приморский городок, чайки над морем, Виктор и его женщина идут в ближайший магазин за продуктами, здороваются с соседями, с которыми счастливая пара уже успела познакомиться. Вот в компании здешних жителей Виктор идет через мостик – и он, идущий, пусть даже призрачно идущий, ни о чем таком не подозревает. Разве что поглядывает на мальчишку-велосипедиста, едущего навстречу. В этот момент другой участник игры, Игорь, засвечивает тайную комбинацию, и Виктора тут же выдергивают. Вслед за этим гаснет экран, но мы успеваем заметить недоумение его спутников и то, как мальчишка на велосипеде проехал через образовавшееся пустое место. На проекции все было видно именно так: посторонние участники воображаемого мира на какое-то мгновение пережили (продержались дольше) того, кто этот мир вообразил или воображает. Сейчас, впрочем, важно отметить другое. Следует ввести разделение, не уступающее по своей радикальности различию между живыми и мертвыми. Немало людей, ходящих по мостам и улицам, необратимо раскомплектованы, их ангел-хранитель отлетел, а тайная комбинация раскрыта. Их судьбы исчерпаны. Но они живы, они числятся среди живых, среди полноправных субъектов. Та к вот в некотором смысле они мертвее тех, кого мир так и не поймал в свои сети, тех, кто ушел, не раскрыв до конца комбинации. С угасанием, отмиранием тела их параллельные миры не захлопнулись: они, сохранившие тайную комбинацию судьбы, поступили в распоряжение ангела-хранителя. Они там, куда Серенькому Волчку никогда не добраться.
Критика диалектического разума
Если точно знать, что выдергивают людей, что в любом континууме, претендующем на всеохватность, неизбежны прорехи, появляется возможность создания метатеории: операции внутри «хорошо упорядоченных» множеств будут ее частным случаем. Интеллектуальные представления, претендующие на всеобщность, поддаются коррекции с учетом эффектов квантовой нелокальности, редукции вектора состояния. Диалектика, в том числе гегелевская диалектика, не является исключением.