Момент осознания важен для Камю, так как это отмечает разрыв между тем, как заведено и тем, как мы хотим. Люди хотят объяснения цели или значения жизни, они хотят знать, что их действия имеют значение в великом замысле вещей. Когда случаются несчастья, люди нуждаются в объяснении, они хотят знать, что есть смысл во всех событиях. Камю называет чувство, которое появляется, когда люди осознают, что мир не может быть полностью описан в рациональной манере, чувством абсурдности. Следуя Фридриху Ницше (1844–1900), Камю решил, что Бог умер, так как вера в религиозные ответы в Европе таяла. Потеря веры сделала людей отчужденными от мира, лишила их чувства уверенности в божественном промысле, великом плане. Абсурд происходит из столкновения человеческой потребности в рациональном объяснении и неспособности получить его. Камю описывает абсурдность как борьбу, которая «подразумевает полное отсутствие надежды, непрерывное отклонение и сознательную неудовлетворенность». Как только Сизиф осознает свой приговор, его ежедневное существование станет абсурдным, так как его работа окажется бессмысленной. Типичная реакция на реализацию абсурдности состоит в том, чтобы или искать положительное решение, которое поможет избежать дилеммы в религии или каком-то другом типе обнадеживающей философии, или стать нигилистом и покончить с собой. Камю отклоняет оба подхода, так как оба отрицают факты, ищут утешения, вместо того, чтобы подтвердить факт, что жизнь — абсурдна. По Камю, каждый должен столкнуться с абсурдностью и принять это.
Жизнь и смерть Кенни могут быть также рассмотрены, как абсурдность. Мы хотим знать, как он мог погибнуть много раз, так как мы никогда не получали исчерпывающего объяснения. Задача Кенни — умереть и, по большей части, люди смеются над этим или пропускают мимо ушей. Это — вдвойне экзистенциальное наказание, потому что оно не только абсурдно и бессмысленно, как задача Сизифа, но также непосредственно касается смерти Кенни, самой популярной экзистенциальной темы. Безразличное отношение к смерти Кенни — отношение абсурдное, так как отражает безразличие Вселенной к человеческой смерти. Как Сизиф, который двигает валун каждый день, Кенни должен также обратиться к своей судьбе, не находя утешения в ответах. Одно и то же случается почти в каждом эпизоде, и Кенни вынужден столкнуться с этим. Он гибнет только за тем, чтобы быть возрожденным, и погибшим снова. Как Сизиф, он должен тащить тот же самый валун каждый день, не получая удовлетворительного ответа, о значимости своей жизни. Даже притом, что мы, возможно, и не умираем также часто, как Кенни, мы все, как он, должны оказаться перед нелепостью жизни.
Для Камю, Сизиф — герой абсурда, не потому, что он приговорен к ежедневной рутинной работе и знает об этом факте, но из-за того, как он относится к своему наказанию. Сизиф ощущает всю его абсурдность, но все еще стоит перед ним и принимает его. Момент, которым больше всего заинтересован Камю — когда Сизиф идет с холма к своему камню. Когда Сизиф спускается с холма, Камю думает, что он «выше своей судьбы. Он сильнее чем его скала». Герой абсурда подтверждает, что жизнь не имеет никакого врожденного значения, но, тем не менее, продолжает жить. Философ описывает это, как позицию бунта, потому что абсурдность подтверждена, но нет возможности к отступлению. Абсурдный герой живет жизнью без возражений, без утешения или определенных ответов. Сизиф говорит «да» своей судьбе, не отклоняет ее, не отчаивается и не думает, что может изменить ее. Что является самым важным — Сизиф свободен от иллюзий, он не ищет утешения в сказках о значимости жизни. Борьба Сизифа — только его собственность, и его дело определять свою ценность, так как никогда не получит он ответов относительно цели собственной жизни.
Интересно что, когда нелепость жизни подтверждена, личность достигает ясности и просветления, полагает Камю. Нелепость жизни, состоящей в толкании валуна, ясна Сизифу, и все же он принимает борьбу. Эта непрерывная борьба очень важна, и Камю считает, что ее «достаточно, чтобы заполнить сердце человека». Для Камю у Сизифа есть небольшая радость в том, что он говорит «да» своей абсурдной задаче, так же, как Кенни, кажется, осознаёт свою комическую функцию.