Как и структурная лингвистика, структурная герменевтика нацелена на восстановление лежащей в основе произведения структуры. Речь здесь идет не о структуре, которая наглядно представлена в тексте, а о структуре, которая должна быть реконструирована в виде закономерной взаимосвязи элементов. Цель структурного герменевтического анализа состоит, таким образом, в выделении совокупности элементов структуры текста и в определении отношений между этими элементами. Он направлен на то, чтобы за поверхностью текста выявить определенные глубинные структуры и установить их влияние на его содержание.
Родоначальником структурной герменевтики считают Клода Леви-Стросса. В работе «Структурная антропология» он формулирует рабочую гипотезу, которой он руководствуется при анализе мифических текстов, следующим образом: «Подобно любой другой лингвистической единице, миф составлен из различных конститутивных единиц. Эти единицы предполагают наличие элементов, встречающихся в каждой языковой структуре, а именно фонем, морфем и семантем. Каждая их этих форм отличается от предыдущих более высокой степенью сложности. По этой причине мы хотим назвать элементы, которые мы по праву именуем мифами (и которые представляют собой наиболее сложные из всех единиц), “большими конститутивными единицами”»[24]. Леви-Стросс говорит о «мифемах» так же, как лингвисты говорят о морфемах. Свою задачу он видит в открытии «структурного закона анализируемого мифа» (там же, С. 241), под которым он понимает социальные закономерности.
Заметим, что текст как знаковая система, построенная по особым имманентным ей законам, был предметом анализа и для русского формализма первой половины двадцатого века (Виктор Шкловский) и для советской структурной семиотики семидесятых-восьмидесятых годов (Юрий Лотман). Такое понимание текста присуще также современному постструктурализму.
Особенность отношения к тексту в постструктурализме состоит в том, что текст толкуется широко — не только как знаковая запись, но и как семиотическая практика людей в целом. Приведем в качестве примера высказывание Ролана Барта: «Итак, что такое текст? Я не буду в качестве ответа приводить определение текста, поскольку это сразу же отбросило бы нас назад к сигнификату. Текст, в том современном смысле этого слова, который мы пытаемся ему придать, кардинально отличается от литературного произведения. Он является не эстетическим продуктом, а сигнификативной практикой; он не структура, а структурирование; не объект, а работа и игра; не закрытая совокупность знаков, смысл которых надо разгадать, а набор различных следов. Инстанция текста не значение, а сигнификант в семиотическом и психоаналитическом значении этого понятия; текст переходит границу литературного произведения; существует, например, текст жизни, в который я пытаюсь войти благодаря тому, что я пишу о Японии»[25].
В постструктурализме текст превращается в социальное действие, а анализ текста переходит в анализ социальных явлений. Связь между текстом и социальным феноменом устанавливается с помощью понятия «семиологическая система». При этом говорят об интертекстуальности и о гипертексте. Семиологическая система гипертекста понимается как общественная практика. Общественная практика, в свою очередь, понимается как производство и конституирование знаков. Таким образом, оказывается, что функции символизации приобретают социальный характер, а социальная действительность — символический характер.
Постструктурализм не просто переступает границу между литературным текстом и литературной практикой, он отрицает само наличие такой границы. Об этом свидетельствует творчество таких философов, как Мишель Фуко, Жак Деррида, Жак Лакан и Жан Бодрийяр. Они пишут не о «чистой» литературе, напротив, их прочтение литературных текстов нацелено на выявление стоящих за литературной практикой социальных практик, на реконструкцию межтекстуальных отношений как между литературными, так и между литературными и «жизненными» текстами. Для этих авторов не существует пространства «вне текста». Свойственное постструктурализму восприятие текста как универсального феномена привело к тому, что из теории литературы постмодернизм превратился во всеохватывающую теорию культуры.