По головам всё выше мы и выше…
В семье народов крёстный наш отец
Пинает всех, росточком кто не вышел.
Творя добро, провидит зло Творец.
Чтоб ограничить мир в его гордыне,
На Вифлеем пикирует гонец —
Бог вспоминает о внебрачном Сыне.
На Землю посланный за нами присмотреть
(Нам, глупым, мёд бы пить его устами),
Сын предпочёл мучительную смерть,
Чем принимать участие в бедламе.
Его встречали Будда и Аллах,
Узнать, как мы себя ведём на воле,
Но мрачно констатировали факт,
Что вышел человек из-под контроля
И, поклоняясь праздной чепухе,
На праведное слово корчит рожи.
Чья радость в греховодной шелухе
Увещевать таких — себе дороже…
Что сбились мы с предписанных путей,
Когда-нибудь, заблудшие, ответим…
Всё суета, но в этой суете
Рождаются и плачут чьи-то дети,
И гибнут чащи, и клянёт свой хлев
От голода охрипшая бурёнка,
И впитывает губкой чёрствый хлеб
Слезу с ресниц невинного ребёнка…
Похоже, сотворивший нас Старик
Не ожидал такой метаморфозы.
И прав у Бабеля был Мендель Крик —
Кому бы в морду дать за эти слёзы?
2004–2013
Настоящая жизнь, где она?
Житель подлунного мира, в себе подавляющий
Все потайные желанья, предмет осуждения,
Думаешь ты, что покинув земное пристанище,
Там за чертой обретёшь ты второе рождение.
Если шахид ты, то Там подавай тебе девственниц,
Иль Дульсинею, коль рыцарь печального образа.
В Царство небесное Там вход отдельный по лестнице
(Кто в него верит…, а прочим — дендрарии с розами).
Там обретёшь ты покой и людское признание,
Чем обделён ты при жизни капризной фортуною,
Там погрузишься в свой мир из глубин подсознания,
В то, что в мечтаниях тайных себе напридумал ты.
Там нет врагов, все друг другу друзья и приятели.
Каждая нота там верная, душу щемящая…
Только вот жизнь и Там в нашем привычном понятии.
То, что имеем, и есть наша жизнь настоящая.
О земной боли
На неизбежности кострах
Сгорают люди, как поленья.
Сжигает смерть, как Герострат,
Невосполнимые мгновенья…
Но мы их пестуем с любовью,
Пустоты заполняя болью.
К покинувшему буйство трав
И в небо взмывшему, как птица,
Мы все, земную боль прервав,
Однажды присоединимся,
Чтоб над прошедшим с лёгкой грустью
Из поднебесья улыбнуться…
Наш след, как отпечаток бед,
На вечность ляжет безупречно.
Сквозь жизни наши на просвет
Проступит профиль человечий,
Что вырезают обелиском
Скорбь за чужих и боль за близких.
Царску службу волочить парню неохота
Царску службу волочить
Парню неохота,
Стал от армии косить
Он под идиота.
Не по росту парню сшит
Сюртучок казённый.
И в казармы не спешит
Дурень просветлённый.
Знать блаженному милей
Грубые вериги…
Чёрту — ладан, водки злей,
Крест — попу-расстриге.
Подношенье — не приход,
Морда не лоснится.
Не указ законов свод —
Тките власяницу.
Не украсят дурачьё
Аксельбантов плети.
А в потугах на почёт
Взрослые как дети.
Эполеты хороши
Детям на игрушки.
Не заржавят палаши,
Пушки-побрякушки…
Слышишь, как в лихие дни
Что-то там пуляет?
То в солдатики свои
Дяденьки играют.
Чем игрушкой быть при них —
Лучше полководцем.
Да и выбор невелик —
Служба иль юродство.
С дураками не вяжись,
Что тебе их цацки?
Если сможешь, откажись,
От забавы царской.
1985
Лучше всех или как "Ще не вмерла" не запеть
Народиться может угораздить нас
Где угодно — белым, цвета беж,
Жёлтым, чёрным, в Африке и в Аззии,
В Кампучии или в Бангладеш.
Нас о том не известят заранее,
Чтоб соломку подстелить могли.
Даже захудалая окраина
Для кого-то будет пуп Земли.
Говорят — в семье не без урода. Есть
И такое. Что тому виной?
Речь веду не о семье народов здесь,
Нам семьи достаточно одной.
Той, что "Ще не вмерла" до рождения,
Что случится через много лет -
Как о ней в припадке вдохновения