Ничего мистического и таинственного нет, однако, в том, что целый ряд связей не знает исключений: они-то и отлагаются в категориях «логической необходимости». С другой стороны, мы имели случай убедиться, как методы практического и опытного воздействия на природу, согласно её действительной природе, находят своё выражение в методах назначения (анализ, синтез — дробление, разложение, трансформация вещества и т. д.). Но, разумеется, налицо у Гегеля мистическая вульгаризация этих соотношений (соотношений видов в «Философии Природы», как силлогизм, солнечная система и т. д. и т. п.), что прямо вытекает из своеобразной логификации мира.
Эта логификация наглядно выражена в соотношении между субъективностью и объективностью. Понятие, субъект, есть по Гегелю, основание объективности. Здесь ярко выражен приоритет духа. Этому соответствует и приоритет цели и свободы над необходимостью. В самом деле, ведь, понятие, или субъективность, которая есть развитие субстанции, её завершение и в то же время её основание, «снимает» необходимость и превращает её в творческую «свободу». Дальнейшее движение к объективности и единству в идее есть не что иное, как реализующаяся субъективность; идея есть субъект-объект, но определяющим началом является субъективность; поэтому этот субъект-объект и носит имя идеи. Универсальное единство мира коренится, согласно этому не в механическом единстве агрегата, не в химическом единстве, не в каком бы то ни было материальном единстве вообще с его необходимостью, а в единстве телеологическом, в единстве цели, которая есть всепроникающее и всеохватывающее начало.
Процесс познания является столь решающим, что лежит в основе объединения субъективной и объективной идеи: в сугубо извращённой форме глубоко скрыто рациональное зерно об односторонности теории и практики взятых, «в себе» — тут развиты иногда поистине гениальные мысли, зёрнышки диалектического материализма и исторического материализма. Но одновременно «практика», совершенно в духе Канта и последующей этической болтовни, волоча закоренелые традиции греческого идеализма, кульминирует в идее добра, которая мистически совпадает с идеей истины, тогда как практика, как реальная трансформация вещества, предметная практика, испаряется и исчезает подобно миражу в пустыне.
В диалектическом движении понятий, отображающих в идеалистической форме действительное движение, у Гегеля даны в высокой степени идеи универсальной связи, движения, изменения, и формы этого движения, где раздвоение единого, вскрытие противоположностей и их переход одна в другую являются движущим принципом. В этом — великая революционная сторона, которая ограничивается и душится моментами идеализма и идеалистической концепции мира. Всякая форма понимается здесь в её движении, т. е. возникновении, развитии, гибели, уничтожении, в её противоречиях, снятии противоречий, возникновении новых форм, раскрытии новых противоречий, в особенностях и качествах новых форм, которые вновь и вновь подвергаются процессу изменения. В этом бесстрашии мысли, охватывающей объективную диалектику бытия, природы и истории — огромная заслуга Гегеля. Основное диалектическое противоречие его собственной системы, отмеченное Энгельсом, и привело к распаду системы, породив новое историческое единство, на новой ступени исторического развития, в диалектическом материализме Марксе.
Новейшие критики марксизма выдвигают против материалистической диалектики целый ворох «доводов» и «аргументов», которых мы отчасти касались в других главах нашей работы. Самым общим «доводом» служит соображение, что перенос диалектики, взращённой Гегелем в логической атмосфере идеализма, в материалистическую «атмосферу» есть бессмыслица (Unding), как выражается Вернер Зомбарт. Трёльч, в связи с этим, объявляет Марксов материализм нематериализмом и т. д. Уже самая постановка вопроса о соотношении гегельянства и марксизма у буржуазных критиков марксизма приводит к забавнейшим противоречиям. Так, например, Пленге (Marx und Hegel[386]) утверждает, что «Маркс мог бы со всеми своими основными теоретическими положениями оставаться в гегелевской школе» — настолько они близки. Наоборот, другой Herr Professor, Карл Диль (Ueber Sozialismus, Kommunismus und Anarchismus) говорит, что Маркс сохранил «только известный способ диалектического словоупотребления» (gewisse Art dialektischer Redeweise). Зомбарт (Der proletarische Sozialismus) высказывает мнение, что здесь «две по существу различные теоретические концепции (Lehraneinungen[387]), которые не имеют между собой ничего общего, кроме имени». Пленге утверждает, что Маркс «поставил свой материализм включить в ряд прежних материалистических теорий». Трёльч, наоборот, выдвигает положение, что марксизм есть лишь «крайний реализм и эмпиризм на диалектической основе». Зомбарт противопоставляет эманатистской закономерности Гегеля марксистскую как казуально- генетическую. Трёльч, наоборот, противопоставляет Марксову диалектику, как логику движения, казуально-генетической логике позитивизма. Йосток (Der Ausgang des Kapitalismus[388]) успокаивается на решении этих противоречий, улизывая от вопроса и, со ссылкой на недостаточность теоретико-познавательных высказываний Маркса, спускаясь в область истории и социологии.
387