В одном месте у Гегеля признаётся (или проговаривается?):
«Мы именно стремимся познать природу, которая действительно существует, а не нечто несуществующее. Но вместо того чтобы оставлять её такой, какова она есть, и брать её такой, какова она поистине, вместо того чтобы воспринимать её, мы превращаем природу в нечто совершенно другое. Мысля предметы, мы тем самым превращаем их в нечто всеобщее; вещи же в действительности единичны, и львы вообще не существуют» (Философия Природы, Ⅱ[405]).
Браво! Но только здесь везде вместо «мы» нужно поставить «мы, идеалистические философы». Для материалистической диалектики, которая не думает заменять царя зверей его родовым понятием, «идеей», считать природу за труп, а за её «истину» — «идею», для материалистической диалектики такая ламентация[406] категорически излишня.
Естествоиспытатели часто боятся философии, как «метафизики». Но в «Диалектике Природы» Энгельс блестяще сформулировал мысль, что такие храбрецы оказываются обычно в плену отбросов философской мысли, ибо от проблем и вопросов, разрешаемых философией, отмахнуться нельзя: это — страусова политика, считать, что их не существует, это — testimonium pauperitas, свидетельство об интеллектуальной бедности, отнюдь не делающее чести его владельцам. В частности, многие пугаются мистики Гегеля, забывая, что не эта сторона у него важна. Конечно, когда какой-нибудь материалистически мыслящий ботаник или агрохимик прочтёт в «Философии Природы» такую, например, сентенцию[407]: «Это сохранение зерна в земле есть… мистическое, магическое действие, указывающее, что в нём есть тайные силы, которые ещё дремлют, поистине оно есть ещё нечто сверх того, чем оно является в своём наличном бытии…!!»[408], то у него зашевелятся волосы на голове. Весь этот мистический сор и мусор, конечно, нужно отметать. Но в законах диалектики, материалистически интерпретируемых, нет ни атома этой мистики. Здесь у Гегеля в перевёрнутой и извращённой форме дано реальное содержание, универсальные законы бытия. Недаром Гёте писал:
«…наблюдатели природы, как бы разно они вообще не мыслили, безусловно сойдутся в том, что всё, являющееся нам, представляющееся в виде феноменов, должно обнаружить либо первоначальное раздвоение, способное к раздвоению, либо первоначальное единство, которое может стать раздвоением»[409]…
А ведь это и есть то самое единство противоположностей, которое по справедливому определению Ленина, и есть суть диалектики!
Что же составляет собственный предмет диалектики? Всё. И в то же время: 1) общие законы бытия, 2) общие законы мышления, 3) общие законы соотношения между субъектом и объектом. Это и значит, что диалектика, логика и теория познания совпадают. Но, повторяем, диалектика материализма охватывает и всё. Ибо её всеобщее не есть формально-логическое всеобщее, не пустая абстракция, а клубок, из которого можно разматывать конкретное содержание. Здесь «в снятом виде» все науки. Общие закономерности переходят в особенные, специфические закономерности, множатся; особенные закономерности охватывают единичное. Всё связано воедино, но единое многообразно и многогранно. И в то же время это не иерархия неподвижных «ценностей», не лестница окостенелых высших и низших величин, а такое многообразие, где одно переходит в другое, вечно-движущееся и меняющееся многообразие, вечное превращение, исчезновение и рождение, появление нового, гибель старого, исторический процесс. И величайшей заслугой Гегеля было и остаётся то, что он сделал грандиозную попытку представить весь естественный, исторический и духовный мир в виде процесса. Эта заслуга, о которой с признательностью говорит Энгельс, останется за великим идеалистическим философом навсегда.