Но здесь эту проблему мы хотим рассмотреть с точки зрения процесса познания, исторического процесса познания.
Что, например, делает новейший эмпиризм (вся школа Маха-Авенариуса, имманенты, философствующие математики и физики, группировавшиеся вокруг журнала «Erkenntnis»[99], фикционалисты, «позитивисты» и др.)?
Процесс познания у них только «Umformung»[100] ощущений, «непосредственных данных чувства». Так толкуется «Nihil est in intellectu, quod non fuerit in sensu»[101].
Ничего нового. Процесс познания представляется таким, будто медведь ворочает «данную» глыбу валунов, паки и паки, перекладывает их так и этак. Всё — только «Umformung», да ещё такое, чтобы поудобнее было мыслить, поэкономнее, попроще. Вот уж поистине «простота хуже воровства»!
В «Философии Природы» Гегель весьма зло издевается над этим примитивом:
«Мы начинаем — пишет он — с чувственных сведений о природе. Однако, если бы физика основывалась лишь на восприятиях, и восприятия были не чем иным как свидетельством наших чувств, то работа физики состояла бы лишь в осматривании, прислушивании, обнюхивании, и т. д. Животные таким образом были бы также и физиками. В действительности, однако, видит, слышит и т. д. неких дух, некое мыслящее существо»[102].
Что в процессе истории познание шло от «чувственных сведений», это не подлежит никакому сомнению; это повторяется сокращённо и у человеческого индивидуума — нечто вроде филогенетического закона Геккеля, по которому человеческий зародыш воспроизводит эволюцию вида. Такая эволюция от чувств к мышлению отложилась в течение громадных тысячелетий в языке: videre, видеть, видение, wissen, ведение, ведовство, ειδος, idea, schauen, Anschauung, зреть, мировоззрение; concipere, conceptio; greifen, begreifen, Begriff; яти, пояти, понятие и т. д. Глаз и рука сыграли особо важную роль.
Но из того, что свидетельства чувств есть исходный пункт исторического процесса познания отнюдь не следует, как это утверждает грубый эмпиризм, что мышление не прибавляет ничего нового. Стоит только спросить себя: Да как же это так? Если мышление ничего нового не даёт, то каким же образом совершается чудо оплодотворения теорией практики! Каким чудом наука становится гигантским рычагом изменения мира? Как она выполняет эту свою жизненную функцию, если она — только удобная и максимально простая сводка, простое Umformung чувственных данных? Ведь ни один человек не сможет сказать, чтобы «комплексы ощущений», эти излюбленные «тёплое», «холодное», «красное», «зелёное» и проч. могли быть орудием трансформации мира, реального его преобразования. Значит, результат мышления есть качественное нечто другое, чем познавательное сырье ощущений. In intellectu сварился новый сплав, продукт, отличный от исходного сырья или полуфабрикатов. И здесь дело не во «врождённых идеях» и не априорных категориях Канта и не в чистых умопостигаемых платоновских «идеях», не в логическом prius внеопытного, чудом помещаемого в «трансцендентального субъекта», а в том, что сотнями тысячелетий длящийся «опыт» людей, в их сотрудничестве, выработал «объективные мыслительные формы» и, постепенно их видоизменяет, переваривает все новые порции чувственно — определяемого мира. Переход от ощущения к понятию, от чувств к мышлению, от субъективного — к объективному (здесь не в смысле материального, а в смысле копии, адекватно отображающей объективный мир), от индивидуального — к общественному, существующему в головах обобществлённых и сотрудничающих (так или иначе, что не исключает, а предполагает и борьбу) индивидуумов; новое качество продуктов мышления,— всё это книга за семью печатями для эмпириков. Не даром таких эмпириков Ф. Энгельс называл ползучими эмпириками, «интуитивными ослами» (не очень вежливая ругань по адресу Ньютона: но для себя, чего многие не понимают и очень оскорбляются за великого учёного). Переработка, «Umarbeitung» и «Übersetzung» Маркса (предисловие к Ⅰ т. «Капитала»), это есть такая же трансформация познавательного сырья, как практическая трансформация предметного мира. В продукте производства с известной точки зрения нет ничего нового и в то же время всё ново,— его потребительная стоимость например. И в мышлении нет никакого чуда пресуществления, а есть факт новых качеств, как результат активного процесса мышления, отнюдь не оторванного от практики, хотя и взятого (в разных общественно исторических формациях) в разного типа связи с нею (естествознание, например, по определению Маркса, есть теоретическая сторона производственного процесса). Люди не только лижут, нюхают, но и мыслят, и работают, и действуют сообща. Не даром великий Гёте говорил, что с отдельным человеком природа играет в прятки, и что только общество может её познать и овладеть ею. В историческом процессе познания люди, гигантски расширяя сферу восприятий, удлиняя, вопреки библии, свои органы и увеличивая, вопреки Фейербаху, число своих чувств созданием мощной, сложной и крайне чувствительной научной техники, макро- и микро-аппаратуры,— в то же время углубляют познание, снимая покровы субъективности. Субъективности индивидуальной (дальтонизм), родовой (субъективный коэффициент ощущения), земной (снятие геоцентрической точки зрения; ср. троп Пиррона о положении) и т. д. От примитивной трактовки солнца, как круглого блестящего круга, висящего на тверди, люди приходят к сложнейшему понятию, которое отражает громаднейший и многообразный комплекс объективных свойств объективного тела и его связей и опосредствовании: объёма, веса, химического состава, качественных форм материи, температур, характеристик движения, положений в солнечной системе и в ещё более гигантских системах разнообразных излучений, связи с землёй, трансформацией световой и тепловой энергии на земле, в бесчисленных видах и качествах и так до бесконечности (сюда не относится и анализ «отражений» солнца в сознании, от простого «круга» до обожествления Солнца)… Физика, химия, астрофизика, геология, зоология, ботаника, история — все науки поставляют свой материал! И вместо примитивного «комплекса ощущений» является понятие солнца, включающее огромное многообразие качеств и адекватное (в меру познания) объективно существующему великому светилу. Если искать рациональное ядро в идеалистической гегелевской диалектике, в его переходящих одно в другое понятиях бытия (бытия, наличного бытия, для себя бытия), сущности, явления, действительности и т. д., то здесь дана грандиознейшая попытка охватить ступени познания, соответствующего ступеням самого объективного бытия, Поэтому значительная часть полемических мест у Гегеля такова, что он тащит противника на аркане из субъективного болота в объективный мир, хотя и понимает его идеалистически, шиворот навыворот. Не иначе, вслед за Марксом и Энгельсом понимал дело и Ленин. Под отражением у него фигурирует вовсе не мёртвое и в значительной мере пассивное «зеркальное отражение» мира в ощущениях, а das Umgearbeitete и Umgesetzte, т. е. переработанное мышлением (пред. К «Капиталу»):
101
Nihil est in intellectu quod non prius fuerit in sensu, nisi intellectus ipse — (лат. Нет ничего в уме, чего бы не было раньше в ощущениях, кроме самого ума).