функциональное значение последнего в соответствии с основополагающей для них идеей единства бытия: Мухаммад-пророк —частное проявление (правда, самое совершенное) постоянно
животворящей силы Абсолюта, того самого света, истечением
которого является мир.
Мистики, выступающие за устранение посредников и «прямой разговор» верующего с богом, признают в принципе необходимость соблюдения второго предписания ислама — сотворение молитвы. Но если для правоверного мусульманина пятикратная ежедневная молитва — «ключ от рая», то для суфия она
не имеет столь откровенно выраженного прагматического смысла. В ней скорее передан плач, точнее, крик его души, страдающей от разделснности с Возлюбленной (богом) и жаждущей
«дчнения с ней:
И пусть совершает намаз под сводом милых бровей, Кто кровью сердца обмыл любовный помысел свой9.
Вот почему далеко не все суфии признают важным регулярное произнесение молитвы; некоторые предпочитают молчаливое обращение к богу. Отношение их сходно с отношением к
молитве многих христианских мистиков. Экхарт, например, был
убежден в преимуществе молчания, позволяющего «богу действовать и говорить в вас… В тишине, в покое слышно Слово», а
потому, наставлял знаменитый доминиканец, «пет лучшего способа приблизиться к атому Слову, чем молчание» 10.
Обращение к богу не должно сводиться к просьбе. Выкрашивание благ, по суфийским представлениям, аморально, является своеобразным торгашеством («я тебя славлю, а ты М1е за
это воздай»), ибо, как писал Ибн Араби, «Бог не дает молящемуся ничего, что не вытекает из его (собственно человеческой.— М. С.) сущности» “. Те же, кто признавал ценность произносимой молитвы, отмечали в то же время, что если для правоверного мусульманина, соблюдающего шариат, ома — долг, то
Для суф’ия — выражение потребности «тайно беседовать с богом». Правда, бог-собеседник в конечном счете оказывался вторым «я», и молитва, по сути, оборачивалась внутренним диалогом: «Прославляя то, во что он верит, верующий прославляет
себя» 12.
Отдельные «смельчаки» откровенно выступали против молитвенного ритуала, считая его бессмысленным: «Что толку утопающему кричать? Только для того, чтобы скорее утонуть..?» !э.
Они не боялись открыто признаться в несоблюдении столь важного исламского предписания. Та,к, Абдулла ибн Мубарак утверждал, что прошло около 50 лет, с тех пор как он последний
раз молился или просил кого-нибудь помолиться за него и. Видимо, таких смельчаков было не так уж мало, раз ал-Газали
«чел необходимым дать им отповедь в специальной главе свое-
47
го трактата и настаивал на том, что «молитва — заповедь Всевышнего» ‘5.
Впрочем, большинство суфиев формально признавали обязательность молитвы, однако обычному намазу предпочитали
«свободную молитву» (дуа) и в особенности упоминание имени
бога (зикр). Именно зикр считается специфически мистической
формой поклонения, основание которой находят в ряде аятов
Корана: «О те, которые уверовали! Вспоминайте Аллаха частым
упоминанием…» (33:41) или: «…поминанием Аллаха успокаиваются сердца…» (13:28) и др.
Доказательством правомерности отнесения зикр к «главному средству приближения к богу» 16 служили также многочисленные хадисы, в частности: «Пророк… сказал: „Вспоминающий Аллаха среди нерадивых подобен цветущему дереву среди
высохшей травы”… Пророка… спросили, какое деяние наиболее
добродетельно. Он ответил: „Чтобы ты умирал, а язык твой поминал Аллаха, Великого и Всемогущего”. Пророк… сказал: „Восхваление Аллаха… и утром и вечером лучше, чем сооружение мечетей во имя Аллаха или щедрые пожертвования д>
нег”» 17.
В мусульманском мистицизме различаются два типа зикр: один —• произнесение имени Аллаха вслух, другой — в молчании. В первом случае суфий добивается определенной постановки дыхания, чго доводит его до состояния экзальтации. Этому
способствовали музыка и ритмические движения (например, кружение дервишей ордена маулеви). Кстати, слушание музыки
и увлечение танцами резко осуждаются мусульманской ортодоксией, усматривающей в них «фальшь и развлечение», противоречащие вере 18.
Несмотря па все запреты и осуждения, музыка обычно использовалась но время суфийских радений. Во второй половине
IX в. возникают даже специальные дома — «самаханы» («са-
маа» — букв, «слушание»), существование которых зафиксировано уже в ранней суфийской литературе (например, у ал-Хал-
ладжа). Как писал Б. Э. Бертельс, термин «самаа» имел расширительный смысл и мог относиться «ко всему слышимому, от
чтения текстов до музыки включительно» 19. На практике он означал коллективное слушание исполняемых нараспев стихов.
Защищаясь от нападок традиционных богословов, суфии в своих трактатах приводили многочисленные доводы в пользу дозволительное™, более того, желательности самаа. Ал-Газали в
«Воскрешении наук о вере» посвятил целую главу «последствиям слушания и его правилам»: «Слушание действует на очищение сердца, а чистота вызывает открытие» 20, коль скоро сердца
пылают любовью к Аллаху, незнакомый бейт (распеваемый
стих) пробуждает в них то, чего не может пробудить декламация Корана21. Тем не менее, верный своему стремлению «прч-
мирить» суфизм с официальной исламской доктриной, ал-Газа-
ли и в данном случае предлагает компромиссное решение — му-
48
зыка и танцы запретны для большинства людей, у которых они
вызывают «страсть к бренному миру», движение «порицаемых
качеств» 22, «желанны» же они для избранных, «кем правит любовь к Всевышнему Аллаху», в них слушание вызывает лишь
похвальные чуьства 23.
Аргументация ал-Газали относительно допустимости и полезности самаа для истинных муридов получила позднее наиболее полное развитие в произведениях представителей ордена
чишти. Примечательно, однако, что противники самаа встречались и среди суфиев. Так, оно полностью отвергалось членами
ордена накшбанди. В то же время безоговорочными приверженцами и его, и ритмического танца выступали представители ордена маулеви, духовный отец которого Джалал ад-Дин Руми
сравнивал кружащихся дервишей с виноделами, мнущими ногами виноград: в этом «танце» рождалось «духовное вино», со*
здавалась иллюзия слияния с богом.
Многие суфии были сторонниками молчаливого зикр. Они
ссылались на якобы существующее высказывание пророка: «Ты
обращаешься не к глухому и не к Отсутствующему, а к Слышащему, который повсюду с тобой»; а потому неуместно громкое произнесение имени бога и его восхваление, мешающие медитации.
Несоблюдение столь важного предписания ислама, как совершение пятикратной молитвы, уклонение от выполнения установленных ритуалов указывали, с одной стороны, на протест
против формализованной религии с присущими ей ханжеством
и лицемерием, с другой — на принятие в конечном счете отличающейся от официальной концепции бога. Если всевышни?”!
одновременно трансцендентен и имманентен, молитва человека
должна быть интериоризирована.
О наконец-то мне постичь дано:
Вещающий и слышащий — одно!
Перед собой склонялся я в мольбе,
Прислушивался молча сам к себе 24.
Не менее крамольным с точки зрения мусульманской ортодоксии было отношение суфиев к хаджжу — паломничеству в
Мекку. Хотя многие из них не раз бывали в святых местах, они
не считали Каабу «вместилищем божественного духа», поскольку истинное святилище — это сердце верующего: «Если ты
ищешь Бога, ищи Его в сердце своем. Он не в Иерусалиме, не в
Мекке, не в хаджже» 25,— писал турецкий мистик Юнус Эмре
(ум. ок. 1321 г.), выражая взгляды своих единомышленников.