Мухаммад Икбал
СТАТЬИ *
Мухаммад Икбал (1877— 1938) -•- крупнейший поэт и философ Востока
первой половины XX в. Отец его был мелким торговцем и практикующим суфием. Сам Икбал получил блестящее образование в Европе и стал первым
в Северной Индии мусульманином — доктором наук. Главную задачу своей
поэзии он сформулировал как «пробуждение» мусульманской общины Индии
к активной деятельности. С этой точки зрения он критически трактует суфизм, препятствующий, по его мнению, «бодрствованию». Однако в урду и
персидской поэзии, язык которых пропитан суфийской символикой, чрезвычайно трудно избежать обращения к суфийским категориям и образам. Нкба-
лу удается справиться с этой стихией только тогда, когда в русле существующей традиции он находит путь, позволяющий ему придавать новое значение
и новые оттенки старым символам.
Как художник, Икбал считается продолжателем традиции Талиба в литературе урду и классиков персидской литературы — Руми, Саади, Хафиза, в противовес барочным тенденциям более поздней персоязычной литературы
Индии. Его поэзия содержит множество аллюзий поэзии Хафиза, мотивов, схем построения газели (тарх), прямых цитации. Но из идеологических соображений, связанных все с той же задачей «пробуждения», он в ряде случаев, о которых речь пойдет ниже, пытается представить лирику Хафиза чуть
ли не ответственной за судьбы ислама и его упадок.
Бытует устойчивое представление о противоречивом отношении Икбала к
суфизму. Полагают, что, выступая против него критически, поэт в то же время не отрицал, что идеи суфизма «свили себе уютное гнездышко» в его душе.
Вопрос этот рассматривается обычно на основании его поэтического творчества, а также его философской и публицистической прозы на английском
языке. Однако существует ряд его ранних работ, написанных частично на
урду, частично по-английски и публиковавшихся им в газетах и изданиях
Пенджаба; до недавнего времени работы были практически недоступны исследователям. По в 1977 г., в год столетнего юбилея Мухаммеда Икбала, в
Дели вышел сборник «Мысль Икбала в прозаических произведениях». Среди
помещенных там статей привлекает внимание серия, посвященная вопросам
суфизма.
Эти статьи всего их пять («Таинства личности и суфизм», «Ответ на возражении по поводу „Таинств личности”», «Тайна ..Таинств личности”», «Суфизм вуджудийя», «Учение о „внутреннем” и „внешнем”»)—в 1916 г. напечатала в разное время амритсарская газета «Вакил». Они появились в ответ
на критику Предисловия к маснави (поэме) и текста маснави «Таинства личности» (Лахор, 1915). Прозаическое предисловие к поэме было написано на
урду, а сама поэма-на персидском языке. В Предисловии Икбал высказал
ряд смелых мыслей, порой в очень резкой форме. Его критика в адрес суфизма, мистической поэзии, его призыв учиться у Запада вызвали негодование
религиозных деятелей, обвинивших его в ереси и протаскивании «немусульманских» идей. В своих статьях поэт пытается объяснить, основные положения произведения, подвергшегося критике, а также высказать собственные
взгляды, говорит о своем отношении к суфизму и т. д. При этом заметно
* Перевод с урду (с небольшими сокращениями) выполнен Н. И. Пригариной по изд.: Икбал кэ насри афкар (Прозаические произведения Икбала).
Дели, 1977. Комментарий переводчика.
176
его стремление придерживаться определенной тактики,— отбиваясь от сыплющихся на него с разных сторон нападок, Икбал готов частично признать
свою вину за чрезмерно резкие оценки суфизма, однако в каждом удобном
случае переходит от обороны к наступлению. Наряду с полемическим задором
и желанием доказать неправоту противника подобное маневрирование свидетельствует еще о том, что поэт-философ вынужден нередко отступать на «запасные позиции». Он не учел степени косности и силы охранительных тенденций в мусульманской общине, с которыми ему пришлось столкнуться. Обвинения справа, упреки в нарушении традиций, по сути, демонстрировали
неподготовленность мусульманской общины Индии к перестройке, переходу
на реформаторские позиции. Между тем пафос Предисловия заключается в
пропаганде социальной активности. Отсюда соответствующий отбор положений
Ибн Араби, подвергнутых критике: концепция эманации, или «манифестаций
божественной определенности» (таназзулат сига), экстатическое постижение
истины (фана—бака) и, наконец, концепция «единства бытия» (вахдат ал-
вуджуд), сыгравшие, с точки зрения Икбала, негативную роль в истории
мусульманской мысли.
Поэт-философ касается лишь некоторых, на его взгляд, центральных моментов, стараясь не придавать значения второстепенным, чтобы не дразнить
и без тою разъяренных оппонентов (из них он отвечает одному, но наиболее рьяному — Хаджи Хасапу Низами, хранителю мазара шейха Низмуддина
Аулнйя в Дели). Ответы Икбала и некоторые другие материалы позволяют
судить о том, какие идеи были взяты критикой под обстрел, а реакция Икбала показывает, каким путем шла его собственная мысль в те годы. Больше
всего разъяснений он вынужден давать по поводу вахдат ал-вуджуд и в связи с центральной фигурой суфизма, Ибн Араби. Одновременно Икбал прибегает к «запугиванию» ортодоксально-суфийского оппонента, говоря, что тому
может быть предъявлено обвинение в западничестве, поскольку и «пантеизм
Запада, и вахдат ал-вуджуд — одна и та же ересь зиндикийат».
В прозаических произведениях этого периода Икбал ставит знак равенства между ведантой, вахдат ал-вуджуд и западноевропейским философским, пантеизмом. В Предисловии это отождествление позволяет ему построить следующую модель. Если вахдат ал-вуджуд тот же пантеизм, то ничего не стоит
сделать шаг, который сделала западноевропейская мысль, пришедшая через
пантеизм к критерию практики при установлении научной истины, Этот шаг, по мнению автора, привел Запад к прогрессу, он же позволит Востоку познать «тайну жизни». Другими словами, годом раньше предлагалось с помощью вахдат ал-вуджуд реализовать постренессансную схему соединения
естественнонаучной истины и практики, основанную па «сращении науки и
технологии» (см.: Кузнецов Б. Г. Идеи и образы Возрождения. М., 1979, с. 62).
Несмотря на издержки полемического газетного стиля, на противоречащие поэтической позиции Икбала выводы о «вредоносности» персидской поэзии и поэзии Хафиза в частности, на нелепое осуждение «мягкосердечия»
Аурангзеба (Аламгира), известного своим ригоризмом рассматриваемые статьи
представляются интереснейшим документом своего времени. В борьбе за пробуждение соотечественников, «отравленных хмелем бездействия» и фаталистических упований на предопределение, а по сути, покорных всем видам угнетения, поэт терпит поражение: слишком уж далеко зашел он в своем свободомыслии. Кроме того, суфизм, который внес решающий вклад в разработку этических концепций в мусульманской культуре и которому Икбал обязан “самой
идеей Совершенного человека, обладал в этой культуре слишком глубокими
корнями, чтобы быть опровергнутым легкими кавалерийскими наскоками.
В ряде статей и письмах того же периода (до 1920 г.) философ-поэт стремится всячески подчеркнуть свое личное преклонение перед Ибн Араби, выражает удивление по поводу того, что его сочли врагом суфизма. Как бы
то ни было, с тех пор все последующие издания маснави печатались без нашумевшего Предисловия, из текста поэмы были изъяты также нападки на
Хафиза. В созданной за «Таинствами личности» поэме «Иносказания о самоотречении» Икбал избрал иную позицию, примирявшую хотя бы внешне эти, по существу, непримиримые противоречия, а само сочинение, как и первое, имело вид суфийского религиозно-философского трактата.