Доказывая, что знание правила или понимание того, как ему надо следовать, не являются специфическими состояниями сознания, Витгенштейн отмечает, что любое состояние имеет начало, конец, максимум и минимум интенсивности. Бессмысленно говорить это о понимании или знании правила. Когда люди начинают понимать какое-то математическое правило и следовать ему, в их головах могут происходить самые разные процессы: у кого-то может появиться чувство, что он пережил озарение, у кого-то перед внутренним взором мелькнет соответствующая алгебраическая формула, а у кого-то вообще ничего не будет (ср. § 172). Витгенштейн приводит для пояснение пример с деятельностью чтения вслух (§ 164). Когда мы читаем текст, а не декламируем его вслух и не говорим от себя, то текст как будто ведет нас, аналогично тому, как в случае следования правилу нас ведет правило. В то же время, несмотря на наличие такого единого описания данного действия, в головах читающих могут происходить самые разные процессы. Ясно, например, что в голове ребенка, который только учится читать, и в голове человека, для которого эта деятельность автоматична и который может читать текст, не сосредоточиваясь на нем, а думая совсем о другом, происходят различные процессы.
Аргументируя свою мысль, Витгенштейн предлагает посмотреть и на обыденное словоупотребление, на то, как мы выучиваем употребление выражений, означающих следование правилу. Такие выражения выучиваются и используются в ситуациях, когда кто-то что-то делает, и произносятся на основе внешних действий субъекта, а вовсе не его внутренних состояний и процессов (Ср. § 155). Что можно доказать такой апелляцией к обыденному словоупотреблению? Думаю, что Витгенштейн не собирался подменить философское размышление анализом различных случаев словоупотребления. Скорее всего, апелляция к обычному употреблению слов направлена тут против рассуждений, аналогичных его собственным в период работы над "Логико-философским трактатом". Тогда он допускал, что предложениям языка соответствуют особые психические образования - мысли. Причем если предложение состоит из слов, то мысль состоит из психических конституент, соответствующих этим словам, так что структуры предложения и соответствующей ему мысли оказываются изоморфны (разъяснение, данное Витгенштейном Расселу в письме от 19.08.19 г.). Реализация подобного допущения на практике приводила бы, очевидно, к следующему: наличие в языке слов типа "понимание", "чтение", "умение", "внимание" и т.д. и предложений с такими словами давало бы повод к введению особых психических единиц, соответствующих этим словам, наподобие их смыслов. А эти последние легко и незаметно отождествлялись бы с самими психическими механизмами понимания, чтения, умения, внимания и т.д., которые превращались бы тем самым в особые ментальные сущности (состояния, процессы). Вот именно против введения особых ментальных сущностей для анализа определенных слов нашего языка и выступает Витгенштейн. Он показывает, что язык не навязывает подобные ментальные сущности: мы говорим о следовании правилу, не обращаясь к их помощи (Ср. § 179; 198). Допущение таких ментальных сущностей является неоправданным и ничего не объясняющим. Объяснение, что следование правилу есть особое состояние сознания, обладает такой же объяснительной силой, как и объяснение: "опиум усыпляет потому, что обладает усыпляющей силой".
Однако ответ на вопрос: каким образом правило определяет, как люди следуют ему в бесконечном множестве возможных ситуаций, можно искать и в иной сфере: идеальных сущностей, или смыслов правил. И в самом деле, наиболее естественный ответ на вопросы о том, что означает овладение правилом и как ему надо следовать, состоял бы в том, что человек должен понять правило, держать в голове его смысл (в самом деле, ведь формулировка правила сама по себе - ничто, важно понять его смысл) и действовать, сообразуясь с этим смыслом как с эталоном. Подобный ответ опирался бы на устоявшееся представление о том, чем человек отличается от пчелы: его деятельность определяется его сознанием. Поэтому естественно считать, что человек следует правилу не слепо, но на основе своего понимания. Отсюда будет вытекать, далее, что понимание правила - это одно, а овладение им вследствие подражания, при натаскивании в определенных ситуациях - это совсем другое. Подобное различие должно выступать особенно явно в случае математического правила, ибо только понимание его смысла обеспечивает постижение потенциально бесконечного охвата правила, тогда как подражание образцам по необходимости ограничено небольшим набором случаев.