Сказки матушки Гусыни (Contes de ma mère l’Oie) — (loi mère, loi première, основной, или изначальный закон) — герметические рассказы, в которых эзотерическая истина явлена в чудесной (merveilleux) реальности Сатурналий, Рая или Золотого века.
Золотой век
Обновлённый человек, живущий в золотом веке, не знает никакой религии. Он лишь воздаёт хвалу Творцу, чьим самым прекрасным творением, являющим свой огненный, светлый и благосклонный лик, он считает Солнце. Он почитает и славит Бога в образе излучающего свет шара, сердца и мозга естества, дарителя земных благ. Видимый образ Предвечного, Солнце даёт представление о его силе, величии, доброте. Воспринимая его лучи, льющиеся с чистых небес на обновлённую Землю, человек любуется плодами Божественного труда, не прибегая к каким-то внешним проявлениям любви к Богу, не прибегая к ритуалам и обрядам. Склонный к созерцанию, не знакомый с нуждой, страстями, страданиями, он питает к Господу живую глубокую признательность, свойственную нищим духом, и безграничную сыновнюю любовь. Символом золотого века — солнечного века в прямом смысле этого слова — был образ самого светила, иероглиф, которым древние алхимики во все времена обозначали металлическое золото (or métallique) или минеральное солнце (soleil minéral). В духовном плане золотой век олицетворяется евангелистом Лукой. Греческое Λουχας — от Λύχνος, свет, лампа, факел (латинское lux, lucis) — позволяет толковать Евангелие от Луки как Евангелие Света (Evangile selon la lumière). Это солнечное Евангелие эзотерически представляет путь светила и его лучей на первой стадии сияния. Оно указывает на начало новой эры, на победу света на возрождённой земле и возобновление годового цикла (Λυκάβας на греческих надписях означает год). Атрибут Святого Луки — телец (taureau) или крылатый бык (bœuf ailé) — это одухотворённый солнечный образ, эмблема световых волн в условиях, обеспечивающих существование и развитие живой природы.
Счастливые и благословенные времена золотого века, времена Адама и Евы, живших в простоте и невинности, соответствуют земному раю. Греческое Παράδεισος (paradis, рай) произошло, по-видимому, от персидского или халдейского корня Pardès (jardin délicieux, сладостный сад). По крайней мере, в этом смысле его употребляли греческие авторы, в частности, Ксенофонт и Диодор Сицилийский, упоминая великолепные сады персидских шахов. То же значение ему придано в Септуагинте, в месте (Быт. 2:8), где речь идёт о блаженной жизни наших прародителей. Многие хотели определить, в каком месте Земного шара Бог расположил Эдем со всем его великолепием. Гипотезы на этот счёт существуют самые разные. Некоторые писатели — среди них Филон Александрийский и Ориген — вообще утверждают, что земного рая, такого, каким он описан в книге Бытия, никогда не было. По их мнению, всё, что говорит по этому поводу Священное писание, надо понимать иносказательно.
Мы, в свою очередь, считаем все описания земного рая, или, если угодно, золотого века, верными; однако обсуждать доводы в пользу той или иной его локализации не станем. Скажем лишь, что при перемене цикла остаётся только небольшая полоска обитаемой земли и что зона спасения, где Бог проявляет своё милосердие, находится в начале одного цикла в северном, в начале следующего — в южном полушарии.
Итак, подытожим. Земле, как всему, что на ней и благодаря ей живёт, уготован определённый срок. Эпохи её эволюции строго заданы и отделены друг от друга периодами, когда всё замирает в бездействии. Земля, таким образом, обречена погибнуть, чтобы возродиться снова. Временной промежуток от её возрождения (или рождения) и до её трансформации (или гибели) большинство древних философов именовали Циклом. Цикл, следовательно — это интервал между двумя земными катастрофами одного порядка, которые совершаются после прохождения Большого Периода времени (Grande Période circulaire), разделённого на четыре эпохи равной продолжительности — на четыре мировых века (âges du monde). Эти эпохи чередуются так же, как четыре времени солнечного года: весна, лето, осень, зима, и соответствуют им. Совокупность этих эпох именуется Большим Периодом, Большим Годом (Grande Année) или, чаще, Солнечным Циклом (Cycle Solaire).
КОНЕЦ ТРУДА
Комментарии
(I) «Notre-Dame» не может переводиться однозначно: «Собор Парижской Богоматери», как справедливо отмечают, исходя из предания Золотой легенды и других источников, В. Микушевич, В. Карпец и Веков К. А., предлагающие более точное чтение: «Собор Владычицы нашей в Париже» или собственно «Нотр-Дам».
(II) Чьё имя, согласно фонетической кабале, можно прочесть как агнец весны (или агнец источника) — от lamb и искажённого spring. Агнец, или Овен, именовался у Философов Малым Тружеником, наряду с Большим Тружеником — Тельцом. Под покровительством этих двух зодиакальных фигур как раз и следовало начинать Великое Делание.
(III) Вадим Рабинович, переоткрывший более двадцати лет назад для массового русскоязычного читателя средневековую алхимию в качестве феномена культуры (а не как «собрание заблуждений» или, в лучшем случае, «недохимию»), в частности писал: «Алхимические языковые конструкции принципиально нетождественны новохимическим символическим аббревиатурам. Здесь вновь необходим возврат в знаковый контекст средневековья» (Рабинович В. Л. Алхимия как феномен средневековой культуры. — М.: Наука, 1979. С. 244). Согласно Рабиновичу (и это, на наш взгляд, его главная идея относительно настоящей темы), сама эссенциальная суть алхимии — в слитности и, одновременно, раздельности имени и вещи. И если современная позитивная наука не усвоит этого, она ни на йоту не приблизится к подлинному пониманию алхимии.
(IV) Впрочем, современная позитивная наука, по крайней мере самые непредвзятые её представители, похоже, уже готовы отказаться от определения «лженаука» в отношении алхимии и всё-таки развести последнюю с химией. Примером тому может служить хотя бы готовящаяся к публикации во вновь переиздаваемой Большой советской энциклопедии статья «Алхимия», автор которой, Андрей Константинов, будучи знаком с работами Фулканелли и других Адептов, довольно адекватно рассматривает различия между названными дисциплинами. Однако ещё у того же Рабиновича встречаемся с очень трезвым взглядом на данный вопрос: «Распространённый подход историков химии к алхимии сводится к следующему. Современная классификация естественных наук включает и химию. Именно эта классификация кажется настолько несомненной, что без обсуждения переносится на прошлые эпохи, в том числе и на средневековье. В качестве „химических“ отраслей знания в эту эпоху историки химии видят химическое ремесло и алхимию, игнорируя при этом принципиально иной тип классификации природопознающих наук в средние века, в составе которых химикоподобные знания включены и действуют иначе, нежели химия в составе новой науки. Именно на этом этапе рассуждений происходит аберрация исторического зрения, при которой алхимия понимается как химия с большей или меньшей степенью сходства: алхимия — лженаука, алхимия — начальная пора химии, алхимия — „сверххимия“ (у хемооккультистов). Берут лишь часть алхимии — её эмпирический фундамент, по видимости совпадающий с химическим ремеслом. Произведя такую операцию, историк химии без труда видит ряд впечатляющих совпадений алхимической или химико-ремесленной эмпирии с эмпирией научной химии или научной химической технологии. Алхимические же теории прямо не совпадают с теориями научной химии. Позитивно настроенные умы их попросту не учитывают и заодно приписывают всё эмпирическое знание, накопленное к XVII–XVIII векам, химическому ремеслу. Более умеренные готовы разделить эти достижения между химическим ремеслом и алхимией. Модернизаторы идут ещё дальше, перетолковывая на химический лад всю алхимию вместе с её теориями, которые можно при большом старании и хорошей фантазии перевести на язык современных теорий. Совершенно особый алхимический способ видения вещества и оперирования с ним безвозвратно исчезает. К этому есть определённые основания, таящиеся в синкретической полифункциональной природе самой алхимии. Однако эти заблуждения, ставшие в какой-то мере предрассудком, — лишь следствие крупного методологического просчёта, суть которого в том, что алхимию рассматривают вне контекста средневековой культуры (и науки), вне специфически средневекового способа видения мира. Но, вырванная из исторического контекста, алхимия перестаёт быть алхимией, легко становясь тем, что в ней ищут. Таков механизм „химической“ модернизации алхимии». (Указ. соч. С. 329–330.)