Субъективное причисление предметов к тому или иному классу ничего не изменяет в самих предметах и поэтому не может быть средством упорядочения предметов и организации мира. Оно может порождать лишь ложную картину мира, являющуюся плодом заблуждения или пустого вымысла.
Эту мысль образно выразил Ф. Энгельс:
«От того, что сапожную щетку мы зачислим в единую категорию с млекопитающими, – от этого у нее еще не вырастут молочные железы»[56].
Случай ложного включения предмета в класс, например, был связан с наименованием кита рыбой. От названий, порождающих искаженное включение предметов в классы, следует отличать традиционно-условное («фразеологическое») употребление слов (обычно в сложных наименованиях), при котором люди сознают, что наименование не соответствует объекту, но употребляют его по традиции, изменяя, в сущности, первоначальное значение. Так, Большое Соленое озеро называют, соответственно его действительным признакам, озером, в то время как Мертвое море зовется морем, хотя оно в действительности тоже озеро[57] и это вполне осознается людьми, пользующимися данным названием. Тем же самым характеризуются топонимы Каспийское море и Аральское море.
Как отмечалось выше, семантическое расхождение между языками может быть вызвано различной реальной расчлененностью целого на части, которая позволяет разным языкам отражать различные части одного и того же целого. Основой семантического различия может оказаться и само единство целого и частей, содержащее в себе одновременно их различие и противопоставленность: при этом одни языки могут отражать лишь целое, другие же – только его части. Примером случая, когда семантическое расхождение обусловлено различной объективной расчлененностью целого на части соответственно его различным признакам, служит неодинаковое деление солнечного спектра на цвета в разных языках.
«В солнечном спектре француз, как и большинство других европейцев, различает фиолетовый, синий, зеленый, желтый, оранжевый и красный цвета… В той же Европе бретонцы и галлы обозначают одним словом glas участок спектра, примерно соответствующий синему и зеленому цветам француза. Наш зеленый цвет часто оказывается поделенным между двумя единицами, одна из которых охватывает ту часть спектра, которую мы именуем синей, тогда как в состав другой входит соответствующая часть нашего желтого цвета. Наконец, существуют языки, которые удовлетворяются обозначением двух основных цветов, в общем соответствующих двум половинам спектра»[58].
Возможность объединения синего и зеленого цветов одним словом в языке бретонцев и галлов обусловлена действительным сходством этих цветов, состоящим в том, что зеленый цвет, будучи смешанным, содержит в себе оттенок синего. В другом случае разделенность зеленого цвета между двумя единицами, которые охватывают соответственно синюю и желтую части спектра, допустима потому, что в силу смешанного характера зеленый цвет в одной своей части по оттенку сближается с синим, а в другой – с желтым. Наконец, распределение всего спектра между двумя единицами языка оказывается возможным благодаря наличию у цветов спектра двух наслаивающихся на них тонов – теплого и холодного.
Тип семантического расхождения между языками, основанного на противоположности целого и частей, можно проиллюстрировать с помощью избитого примера с русским словом сутки, для которого нет эквивалентной лексической единицы в романских и германских языках. Поскольку сутки реально подразделяются на ряд частей (день, ночь, утро, вечер), в языке могут отражаться только их части, что и наблюдается в романских и германских языках.
Есть случаи, когда отображению целого в лексической единице одного языка в другом языке соответствует лишь отражение одной его части. Французское слово matin мысленно воссоздает отрезок времени от 12 часов ночи до 12 часов дня[59]. В то время как соответствующее ему русское слово утро выражает идею лишь части этого отрезка – перехода от темного времени суток к светлому времени.
57
См.: