Следует отметить, что в плане субъективистского истолкования процесса познания, неогумбольдтианцы идут дальше приверженцев кантианского направления, так как связывают картину мира со структурными особенностями языков, со спецификой их грамматики и лексического состава. Дальнейшие выводы из принципа лингвистической относительности должны вести, по справедливому замечанию Ф. Росси-Ланди, к размножению априорной кантовской трансцендентальной эстетики и логики по числу существующих и существовавших человеческих языков[37], что неизбежно связано с множеством картин мира, порождаемых различными языками.
Представители американской разновидности неогумбольдтианства в своих произведениях не ссылаются ни на Канта, ни на других философов-идеалистов, однако их исследования идут в общем русле позитивистской теории познания. Поэтому М. Блэк – критик принципа лингвистической относительности – вполне обоснованно усматривает в положении Б. Уорфа о мире как калейдоскопическом потоке впечатлений, который должен быть организован человеческим сознанием, явное сходство с тезисом американского прагматиста У. Джемса о том, что «мир – это опыт», а опыт – это «поток переживаний»[38].
Не вызывает сомнения идентичность указанного положения Б. Уорфа с учением английского позитивиста Г. Спенсера о чувственно воспринимаемых явлениях и их комбинировании с помощью общих законов, являющихся субъективным продуктом сознания[39], с соображениями Дж. Беркли об объединении отдельных чувственных впечатлений или представлений в вещи действием ума[40], с высказываниями махистов об организации субъектом беспорядочного потока ощущений в комплексы ощущений[41].
М. Блэк утверждает, что «лингвистические занятия Уорфа привели его к Бергсону»[42], который разрывает сознание, обладающее длительностью, и мир неподвижных, неизменных материальных предметов, подобно тому, как Уорф и другие сторонники неогумбольдтианства отрывают целостную идеальную картину мира от реальной совокупности разрозненных явлений.
Естественна близость философских воззрений неогумбольдтианцев к философии неопозитивизма с его двумя фазами – логическим позитивизмом (М. Шлик, Р. Карнап, О. Нейрат, Б. Рассел, А. Айер и др.) и лингвистическим позитивизмом (А. Пап, У. Куайн, Д. Уисдом, Д. Остин, Г. Райл, поздний Л. Витгенштейн и др.), включающим в себя и американских «общих семантиков» (С. Чейз, А. Кожибский, С. Хаякава, А. Рапопорт). Характерной чертой неопозитивизма является стремление
«выдать язык (в его естественной и искусственной формах) за главный и даже единственный объект философского исследования; неопозитивизм устремлен в область лингвистической проблематики»[43].
Неопозитивизм в еще большей степени, чем неогумбольдтианство, преувеличивает роль языка в конструировании картины мира, признавая зачастую, что все элементы этой картины обусловлены языком. В своей крайней форме неопозитивизм рассматривает язык как единственную данную человеку реальность. В этом случае картина мира, создаваемая языком, отождествляется с самим миром.
«Тот факт, что мир есть мой мир, проявляется в том, что границы языка (единственного языка, который понимаю я) означают границы моего мира»,
– пишет Л. Витгенштейн[44].
В основе субъективно-идеалистического взгляда неогумбольдтианцев на язык как на духовную силу, организующую в процессе познания хаос объективной реальности в целостную систему, взгляда, ведущего к противопоставлению, а затем и к разрыву объективного мира и его идеального изображения, лежит игнорирование диалектики отдельного и общего, обусловившее ярко выраженный номиналистический подход к вещам объективного мира. При таком подходе вещи, взятые сами по себе, признаются сугубо индивидуальными образованиями, не содержащими в себе ничего, что объединяло бы их с другими вещами. Вот почему объективный мир представляет собой лишь механическую совокупность разрозненных предметов. Приложение одних и тех же языковых единиц и форм к различным предметам и явлениям объединяет их в классы, при этом начинает мыслиться их общность, порождаемая самим процессом объединения – тем, что к ним прилагаются единицы, воспроизводящие общие идеи широких классов вещей. Номинализм приобретает, таким образом, весьма определенную концептуалистическую направленность. Возникновение общности, однопорядковости позволяет предметам и явлениям вступать в определенные (пространственные, временные, причинно-следственные) связи и отношения с другими предметами и явлениями, соединяться в более крупные образования, благодаря чему создаются связи частей и целых. Все это осуществляется опять-таки с помощью языковых средств, которые выражают соответствующие связи и отношения.
37
43
«История философии в шести томах», т. VI, кн. 2. М., 1965, стр. 83; см. также стр. 85 – 105.