Л. Л.: Я думаю, что время все-таки сердцевина, это стержень мира; вернее мир — развернутое время.
Затем: Об эпохах.
Д. Х.: Мысль о сходстве атома с солнечной системой по устройству не верна. Мир на самом деле устроен наверное остроумнее и проще. Идея эта принадлежит по типу своему нс современной науке, а, скорее, науке времен Фламмариона[45]. Это было очень хорошее, но бесплодное время. Тогда Фламмарион жил, как блаженный, взбираясь каждую ночь на свою башенку; а по утрам, наверное, на восходе солнца писал книги. Тогда появились первые автобусы, они изображались в журналах на политипажах, в квартирах и на улицах горел газ, и гордились всемирной выставкой в Париже.
Л. Л.: Время восторженного упрощения.
Д. Д.: Романтики отходили от быта и были мечтателями, мы же, наоборот, стремимся к быту.
Л. Л.: Интересно, как образуется круг людей. В Москве, можно сказать наверняка, нет таких людей. И интересно, что подходящие друг другу люди находят, натыкаются один на другого, будто случайно, но, как закон, всегда.
Д. Х.: Наше отличие, что мы думаем не лбом, и не затылком, а теменем, особым местом мозга.
Л. Л.: Никогда не было столько неправильностей и никогда все же не было такого ощущения правильности и величия мира.
Д. Х.: Нам бы нужен был наш журнал, особенно для Н. М. А для меня свой театр.
Д. Д. стал показывать имевшиеся у него архитектурные журналы. Д. Х.: У меня привычка каждый раз перед сном рисовать планы воображаемых квартир[46] и обставлять их мебелью. Д. Д.: Это сейчас единственно живая архитектура. Затем: О хиромантах. Почему они никогда не пробовали проверить линию жизни на руках покойников в любой мертвецкой. О спиритах, почему они не садят в свой круг рядом с медиумом только что умершего человека. О повторяемости кругов в жизни, они все не доводят повторения до замыкания. О том, что наводит ужас на Д. Х., бобылях, русской бане, бородатых священниках, одном возгласе в панихиде. О драке мужиков в распущенных рубахах, их истеричности. О рынках, пахнущих уборной.
Затем: Д. Д. читал стихи Гете по-немецки. Д. Х. восторгался, Л. Л. не понимал по-немецки.
Н. А.: Книга Джинса[47] мрачная, не дающая ни на что ответа. Поражает страшная пустота вселенной, исключительность материи, еще большая исключительность планетных систем и почти полная невозможность жизни. Всё астрономическая случайность, притом невероятная. Чрезвычайно неуютная вселенная.
Л. Л.: Все же она показывает, что вселенная имеет свой рост, рождение и гибель. Она драматичнее и индивидуальное, чем считали прежде.
Н. А.: Конечно, звезды нельзя сравнивать с машинами, это так же нелепо, как считать радиактивное вещество машиной. Но посмотрите на один интересный чертеж в книге, распределение шаровых скоплений звезд в плоскости Млечного Пути. Не правда ли, эти точки слагаются в человеческую фигуру? И солнце не в центре ее, а на половом органе, земля точно семя вселенной Млечного Пути. Я. С.: Я знал Лао Цзы до сих пор только в русском переводе, который не дает о нем представления. Немецкий гораздо правильнее; но тоже не слишком хорош. Приведу один пример: в русском тексте стоит слово самка; в немецком вечноженственное. И то, и другое, очевидно, не подходит. Но в немецком все же меньше банальностей. У Лао Цзы, оказывается, совсем не так много нравственных мест; хотя, конечно, он не безнравственный философ. Там где в нашем тексте стоит «Добродетелен властвующий над собой», надо читать на самом деле «Добродетелен бездеятельный». Начинает Лао Цзы так: «Тао, которое мы знаем, не настоящее Тао, и имя, которое мы знаем, не настоящее имя». Он был старшим современником Конфуция, жил почти в то же время, что Пифагор и Будда... Хочешь, давай вместе, пользуясь русским и немецким, восстановим Лао Цзы. Это интересный опыт перевода при отсутствии подлинника, если он удастся, можно будет потом начать переводить недошедшие вещи Аристотеля, Фалеса, Пифагора и других. Работы хватит: потеряно много.
Н. А. (входя): Я меняю фамилию на Попов-Попов. Фамилия двойная, несомненно аристократическая.
Затем: О номогенезе, книге Берга[48].
Л. Л.: Все же она не открывает законов, а только доказывает, что они есть, дело не в случайности, и не в одних внешних воздействиях. Бергсон уразумел это прежде, но у того не было такого подбора любопытных и важных фактов. Сейчас, однако, уже открываются такие законы, теория параллельных рядов, проверенная на злаках. Параллельные ряды, это есть и в языке.
46
Ср. примеч. 15. 06 этой же привычке Хармса пишет Друскин в «Чинарях» в связи с «бытностью» Хармса, то есть с его вниманием к быту, к мелочам и деталям повседневной жизни
47
Джинс Джеймс Хопвуд (1877-1946) — английский физик и астрофизик, чьи книги издавались в русском переводе: «Вселенная вокруг нас» в 1932, «Движение миров» — в 1933 г.
48
Берг Лев Семенович (1876-1950) — физико-географ и биолог, с 1946 г. академик, в 1918-1930 профессор географии Петроградского / Ленинградского университета, автор ряда работ, в том числе «Номогенеза» — теории эволюции живых существ, которая в 30-е годы была подвергнута суровой критике как противоречащая основам дарвинизма.