Я. С.: Ну как, Н. А., нашли вы для меня работу, не требующую особых усилий. Под усилием я понимаю всякое напряжение. Находите поскорей, а то я останусь без службы и мне очень нужны будут деньги.
Н. А.: Я бы предложил вам, если вы на меня не обидитесь, стать трубочистом. Это замечательная профессия. Трубочисты сидят на крышах, под ними разнообразные ячейки жактовских массивов, а над ними пестрое как персидский ковер небо. Да, объединение таких людей, я подразумеваю альянс трубочистов, могло бы изменить мир. Итак, становитесь, Я. С., трубочистом.
Я. С.: Не подходит. Увы, это требует особого напряжения. Н. А. (направляя разговор в общее русло): Заметили ли вы, что в этом году первый снег выпал хлопьями, а не крупой. Это к неурожайному году. Итак, не бросить ли нам благородную кость?
Психологический разговор.
Л. Л.: Я — безответный. На днях открыли вентилятор и меня стало в него тянуть. Хорошо, что Т. А. заметила, когда я был уже под потолком, и ухватила меня за ножку. А то еще: купаюсь я и задумавшись, сам не соображая, что делаю, открыл затычку ванны. Образовавшийся водоворот увлек меня. Напрасно цеплялся я за гладкие края ванны, напрасно звал на помощь. К счастью мой крик услышали жильцы, взломали дверь и в последний момент спасли меня.
Д. Х.: Мой организм подточен. Вчера, когда вставал с постели, у меня вдруг хлынула из носу кровь с молоком.
А. В. нашел в себе сходство с Пушкиным.
А. В.: Пушкин тоже не имел чувства собственного достоинства и любил тереться среди людей выше его.
А. В.: Недавно Д. Х. вошел в отсутствие Н. М. и увидел на диване открытый том Пастернака[49]. Пожалуй Н. М. действительно читает тайком Пастернака.
Н. А. сидел у Л. Л. В это время вновь позвонил Д. Х. по телефону, опять о билетах на Реквием.
Н. А. копировал с энциклопедического словаря автографы, а Д. Д. беседовал с приехавшим Д. Х. Гете, Моцарт, Шуберт так и слышались у них в разговоре имена великих людей. Л. Л. это надоело. Он вспоминал строчки А. В. из автобиографии:
Затем Н. А. играл как всегда в «трик-трак» и напевал несложную песенку: «Один адъютант имел аксельбант, а другой адъютант не имел аксельбант».
Потом о Н. М.
Он появляется в редакции без цели, как фланер, в странной одежде и спортивных туфлях зимой[51]. Его все всегда принимают хорошо. Он садится и начинает бесстыдно издеваться. Что, — говори» он писателю, — опять пошлятину наворотил? А редактору: Зачем вы разговариваете с ним, ведь он мошенник, ему нужны только деньги... Все это правда, но принимается с улыбкой, за остроумие. Вообще шутки его напоминают шутки Ивана Ивановича из повести Гоголя[52] — «а хлебца тебе, наверное, тоже хочется?» К тому же они направлены на тех, кто беззащитны, кто действительно пишет плохо. Так говорит Н. М., выполняя свою общественную функцию законодателя вкусов, вроде Петрония при Нероне. Ему дана привилегия говорить правду, как в старину шутам. Так прежде принимали симпатичного и талантливого, но спившегося вконец человека. Он проходит, как особое явление природы, не входящее в обычный круг, не подчиненное общим правилам.
В конце концов к нему относятся хорошо, потому что считают за редкое и прекрасное произведение природы. А таланты нужны, как украшение, любому времени, любому строю. И поэтому ему все-таки перепадает небольшая часть земных благ. Он может, если захочет, прожить как эстетический прихлебатель.
Н. М. и Л. Л. встретились на Реквиеме.
Л. Л.: Что же вы пропали?
Н. М. (по обычаю ускользая от вопроса): У меня теперь телефон, могу его вам дать.
Л. Л. удивился.
Н. М.: Жена захотела. Телефон стоит уже три дня и до сих пор я не заметил, чтобы он приносил счастье.
Потом о Реквиеме.
Л. Л.: В нем нечеловеческая властность.
Н. М.: Да, оказывается, человеческий голос таинственен. Если им правильно пользоваться, он выше всего... А последние части написаны, кажется, уже не Моцартом, а по его указаниям, уже после его смерти.
Л. Л.: Прошу вас, не стесняйтесь и вы; если вам нужно, я с удовольствием сделаю вам это одолжение, закончу то, что вы не успеете.
А. В.: Д. Х. уже неделю питается супом, который варит сам, супом со снетками... А билеты на Реквием, которые он предлагал Н. А. и дал Н. М., были на самом деле не даровые; Д. Х. купил их.
А. В. и Л. Л. говорили о количестве денег, потребном человеку. А. В. считал, что тут нет и не может быть границ; чем больше, тем лучше. Л. Л. говорил, что много денег нужно лишь при честолюбии, чтобы не отстать от других. А так достаточно и не слишком много.
49
Ср. свидетельство А. Гитовича о Заболоцком, который сказал ему в 1927 г.: «Я, знаете, не читаю Пастернака. Боюсь, еще начнешь подражать» (в кн.: А. Македонов. Николай Заболоцкий. Жизнь, творчество, метаморфозы», изл. 1-е, Л., 1968, с. 103).
51
Деталь, отмеченная несколькими мемуаристами. Так, И. Рахтанов пишет: «... он расхваливал мне боксерские ботинки, которые купил накануне. Ему очень хотелось, чтобы все сотрудники его журнала обзавелись такими же удобными, легкими, недорогими». (И. Рахтанов. Рассказы по памяти. — М.. 1971. с. 109).
52
Имеются в виду беседы гоголевского героя с нищими: «“Гм! что ж тебе разве хочется хлеба?” обыкновенно спрашивал Иван Иванович. “Как не хотеть! голодна, как собака”. — “Гм!” отвечал обыкновенно Иван Иванович: “так тебе. может, и мяса хочется?... Ну, ступай же с Богом... ведь я тебя не бью!”» («Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»).