Время — между двумя мгновениями[111]. Это пустота и отсутствие: затерявшийся конец первого мгновения и ожидание второго[112]. Второе мгновение неизвестно[113].
Мгновение — начало события, но конца его я не знаю[114]. Никто не знает конца событий, но вестников это не пугает[115]. у них нет конца событий, потому что нет промежутков между мгновениями[116].
Однообразна ли их жизнь? Однообразие, пустота, скука проистекает от времени. Это бывает между двумя мгновениями. Между двумя мгновениями нечего делать[117].
Вестники не умеют соединять одно с другим[118]. Но они наблюдают первоначальное соединение существующего с несуществующим[119].
Вестники знают порядки других миров[120] и различные способы существования.
Переходя в определенном месте на перекрестке железнодорожный путь, я ставлю ногу между железными полосами, стараясь не задеть их[121]. Вестники делают это лучше меня. Кроме того они знают все приметы и поэтому живут спокойно[122].
Вестники не имеют памяти[123]. Хотя они знают все приметы, но каждый день открывают их заново[124]. Каждую примету они открывают при случае[125]. Также они не знают ничего, что не касается их[126].
Вестники разговаривают о формах и состояниях поверхностей, их интересует гладкое, шероховатое и скользкое, они сравнивают кривизну и степень уклонения, они знают числа[127].
Дерево прикреплено к своему месту. В определенном месте корни выходят наружу в виде гладкого ствола. Но расположение деревьев в саду или в лесу не имеет порядка[128]. Также определенное место, где корни выходят наружу, случайно[129].
Деревья имеют преимущество перед людьми. Конец событий в жизни деревьев не утерян. Мгновения у них нс соединены. Они не знают скуки и однообразия[130].
Вестники живут как деревья. У них нет законов и нет порядка[131]. Они поняли случайность[132]. Еще преимущество деревьев и вестников в том, что у них ничего не повторяется и нет периодов[133].
Есть ли преимущество в возможности свободного передвижения? Нет, это признак недостатка. Я думаю, что конец мгновения утерян для тех, кто имеет возможность свободного передвижения[134]. От свободного передвижения периоды и повторения, также однообразие и скука[135]. Неподвижность[136] при случайном расположении[137] — вот что не имеет повторения. Если это так, то вестники прикреплены к месту[138].
Как долго живут вестники? Они не знают времени и у них ничего не происходит[139], их жизнь нельзя считать нашими годами и днями, нашим временем, но может и они имеют свой срок[140]?
Может они имеют свое мгновение и конец его утерян, как и нашего? Может они говорят о пустоте и отсутствии? Их пустота страшнее нашей[141].
Вестникам известно обратное направление[142]. Они знают то, что находится за вещами[143].
Вестники наблюдают, как почки раскрываются на деревьях[144]. Они знают расположение деревьев в лесу. Они сосчитали число поворотов[145].
Вестники знают язык камней[146]. Они достигли равновесия с небольшой погрешностью. Они говорят об этом и том[147].
1933
О "Вестниках и их разговорах"
Вестники, αγγελοι. Вестник — первое значение этого слова, ангел — уже последующее. Здесь это слово употребляется в значении: «соседний мир», «соседнее существование». Вестники принадлежат к сотворенному миру, но присущи к «состоянию за грехом», к «святости, к которой человек призван». Отсюда — рассуждения о времени (которому они не подлежат) и о мгновении, прорывающем, время в вечность, которое для них не угасает.
Мир, вера, чудо. У Д. И. Хармса есть рассказ о человеке, который решил каждый день стоять по два часа перед шкафом до тех пор, пока не произойдет чудо. Он делал это каждый день, но чудо все не наступало, — пока наконец он не обратил внимания на то, что видит на стене позади шкафа картину, которая была за шкафом: для того, чтобы ее увидеть, надо было подняться в воздух по крайней мере на два аршина. Смысл этого рассказа: «мы живем в чуде, но не замечаем этого».
После чтения «Вестников» Хармс сказал о себе: «Я вестник». Введенский говорил о Хармсе, что тот не создает искусство, а сам есть искусство; для Хармса важнее всего была сама жизнь, вернее, жизнь и искусство не были для него разделены. Он восставал против автоматизма существования. Примета была для него важна как способ жизни, которая принимает у него «обратное направление». Так, необычный костюм Даниила Ивановича не был ни модным, ни старомодным (в обоих случаях это был бы автоматизм), — а каким-то особым поведением, «обратным направлением», всегда новым.
Со слов Я. С. Друскина записал М. Мейлах 1968
113
подобным образом — в додекафонии: звуки не повторяются; неожиданность и новизна каждого следующего звука. Истина всегда воспринимается как новое.
117
в угасании мгновения наступает das Bestehende (устойчивое) — автоматизм мысли и жизни, автоматизм повседневности.
118
ср. «Если соединить одно с другим, то одно лучше, а другое хуже. Такое соединение не имеет значения и пусто. Если назвать предмет, то будет определенность и прочность» — «О деревьях».
121
приметы бывают стандартные, общепринятые, и тогда относятся к das Bestehende. Это пример индивидуальной, личной, новой приметы. Много собственных, личных примет было у Хармса.
122
мы живем в грехе, и соблюдением некоторых примет пытаемся предохранять себя от будущих несчастий, в ожидании которых проводим жизнь. Вестники знают все приметы и поэтому живут спокойно.
124
ср. 6. Вообще же — здесь речь идет не столько о приметах в обычном смысле слова, как скорее о «способе существования».
126
не касается их только абстракция, переходящая в автоматизм. Конкретно меня (их) касается весь мир.
127
Вестники чувствительны к качествам в их непосредственном восприятии. Числа — не в количественном смысле, а «числа высот» («Признаки»).
128
не имеет порядка: в таком же смысле, в каком курица не считает своих цыплят, а видит их всех сразу. Вестники представляют множество не количественно, а качественно.
130
деревья в понимании вестников, и деревья как вестники. Мы найдем в расположении деревьев в лесу математический порядок, вестники смотрят иначе и видят в нем качество бытия. Однообразие — наступает от времени, которое устанавливает периодичность (ср. 4 и 10).
131
порядка — в человеческом смысле слова, законов — в том смысле, в каком апостол Павел отменил закон.
132
мы нс понимаем случайность, ибо видим, что случайность — признак новизны и свободы, и боимся ее.
133
в отличие от языческого представления, которое хотел возродить Ницше (мир — вечный круговорот, подчиняющийся законам цикличности), библейско-евангельское понимание устанавливает не повторение, а телеологическое Божественное домомстроительство. В святости — новизна каждого мгновения.
134
передвижение возможно только в пространстве и во времени, само пространство есть передвижение. Конец мгновения — угасание во времени (см. выше). Исаак Сириянин: «временем — искушение, временем утешение». Утешение — прикасание к вечности, угасание — искушение. Это как бы волны: в падениях создается периодичность, но в прикасании происходит разрыв времени.
138
к месту, которое уже не «место» Олейников сказал, что он представляет себе вестников как большие бутыли, выставленные в витрине аптеки.
140
т. к. вестники не Бог, а принадлежат к сотворенному миру. Вестники ведут не посмертное существование, а живут здесь, в этом мире, но в соседней жизни.
143
т. е. способ существования (см. «О некотором волнении и некотором спокойствии», где говорится о переходе «от существования к способу»). Нам необходим переход от существования к способу существования, они уже знают способ существования.
144
явление, выделенное из общей связи, становится «вещью в себе», потому что порядок создается разумом. Здесь — пример естественного факта, за которым стоит сверхъестественное, целый мир (конечно, если к этому факту не подходить только научно). Лопается почка — это «начало мгновения», творение мира. Снова: «мы живем в чуде, но не замечаем этого».
145
ср. «Признаки». Как только я дошел до «второго», наступает das Bestehende. Поэтому я поворачиваю, не доходя до «второго». Но не дойдя и до середины, потому что на середине тоже das Bestehende. Чудо лежит между одним и вторым.
147
это и то — основные термины данного круга произведений, относящиеся как бы уже к языку послерефлективному и обозначающие, условно говоря, имманентное и трансцендентное.