Выбрать главу
СВИДЕРСКИЙ.
Однажды я шел по дороге отравленный ядом, и время со мною шагало рядом. различные птенчики пели в кустах, трава опускалась на разных местах. могучее море как бранное поле[174], вдали возвышалось. мне разумеется плохо дышалось. Я думал о том почему лишь глаголы подвержены часу, минуте и году. а дом лес и небо, как будто монголы, от времени вдруг получили свободу. я думал и понял. Мы все это знаем. что действие стало бессонным китаем, что умерли действия, лежат мертвецами, и мы их теперь украшаем венками. Подвижность их ложь, их плотность обман, их[175] неживой поглощает туман. Предметы как дети, что спят в колыбели. Как звезды что на небе движутся еле. Как сонные цветы, что беззвучно растут, предметы как музыка, они стоят на месте. Я остановился. Я подумал тут, я не мог охватить умом нашествие всех новых бедствий. И я увидел дом ныряющий как зима,[176] и я увидел ласточку обозначающую сад,[177] где тени деревьев как ветви шумят, где ветви деревьев как тени ума. Я услышал музыки однообразную походку, Я пытался поймать словесную лодку. Я испытывал слово на огне и на стуже, но часы затягивались все туже и туже. и царствовавший во мне яд, властвовал как пустой сон. однажды.

Перед каждым словом я ставлю вопрос: что оно значпт, и над каждым словом я ставля показатель его времени. Где дорогая душечка Маша и где ее убогие руки глаза и прочие части? Где она ходит убитая или живая. Мне невмоготу. Кому? мне. Что? невмоготу. Я один как свеча. Я семь минут пятого один 8 минут пятого, как девять минут пятого свеча 10 минут пятого. Мгновенья как не бывало. Четырех часов тоже. Окна[178] тоже. Но все то же самое.

Темнеет, светает, ни сна не видать, где море, где слово, где тень, где тетрадь. всему наступает сто пятьдесят пять.

[IV]

СВИДЕРСКИЙ. Перед тобой стоит дорога. И позади тебя лежит тот же путь. Ты стал, ты остановился на быстрый миг, и ты, и мы и все увидели дорогу впереди тебя. Но вот тут мы взяли все и обернулись на спину то есть назад, и мы увидели тебя дорога, мы осмотрели тебя путь, и все все как один подтвердили правильность ее. Это было ощущение — это был синий орган чувств. Теперь возьмем минуту назад, или примеряем минуту вперед, тут вертись, или оглядывайся нам не видно этих минут, одну из них прошедшую мы вспоминаем, другую будущую точку воображаем. Дерево лежит, дерево висит, дерево летает. Я не могу установить этого. Мы не можем ни зачеркнуть, ни ощупать этого. Я не доверяю памяти, не верю воображению. Время единственное что вне нас не существует. Оно поглощает все существующее[179] вне нас[180]. Наступает ночь ума. Время всходит над нами как звезда. Закинем свои мысленные головы, то есть умы. Глядите оно стало видимым. Оно всходит над нами как ноль. Оно все превращает в ноль. [Последняя надежда — Христос Воскрес.][181]

Христос Воскрес — последняя надежда.

[V]

Все что я здесь пытаюсь написать о Времени, является строго говоря неверным. Причин этому две. 1) Всякий человек, который хоть сколько-нибудь не понял время, а только не понявший хотя бы немного понял его, должен перестать понимать и все существующее. 2) Наша человеческая логика, и наш язык не соответствуют времени, ни в каком ни в элементарном ни в сложном его понимании. Наша логика и наш язык скользят по поверхности времени.[182]

Тем не менее, м.б. что-нибудь можно попробовать и написать если не о времени, не по поводу непонимания времени, то хотя бы попробовать установить те некоторые положения нашего поверхностного ощущения времени, и на основании их нам может стать ясным путь в смерть, и в сумрак, в Широкое непонимание.

Если мы почувствуем дикое непонимание, то мы будем знать, что этому непониманию никто не сможет противопоставить ничто ясного. Горе нам, задумавшимся о времени. Но потом при разрастании этого непонимания тебе и мне станет ясно что нету, ни горя, ни нам, ни задумавшимся, ни времени.

1. Время и Смерть.

Не один раз я чувствовал, и понимал или не понимал Смерть. Вот три случая твердо во мне оставшихся.

вернуться

174

Строка связывает воедино «иероглифы» битва и море, оба очень значимые в поэтической системе Введенского. Вкратце: море — всепоглощающая и всепорождающая засмертная стихия; битва (и примыкающие к ней «иероглифы» с военной семантикой) — конфликт между жизнью и смертью, или мыслью о жизни и мыслью о смерти внутри человеческого сознания. Слово «возвышалось» указывает также на третий «иероглиф» — гора или холм: в соответствии с архетипическим мифопоэтическим значением — нечто вроде обители Бога или богов. (См.: А. Герасимова. Уравнение со многими неизвестными. Личный язык Введенского как система знаков. — «Московский вестник», 1990, № 7).

вернуться

175

Было: «и их»; «и» зачеркнуто.

вернуться

176

Вместо «зима» первоначально: «рыбу».

вернуться

177

Вместо «обозначающую сад» первоначально: «обращенную в число». Ср. образ метаморфирующей ласточки в стихотворении Введенского «Сутки».

вернуться

178

Первоначально: «Маши».

вернуться

179

Первоначально: «несуществующее»; «не» зачеркнуто.

вернуться

180

Далее вычеркнуто: «Тут».

вернуться

181

Авторские квадратные скобки.

вернуться

182

Здесь возможна перекличка с олним из темных мест стихотворной части «Серой тетради»: «Давайте споем поверхность песни».