4. В чем же дело? — А в том, что вы живете, как вечные победители, забыв о своей бренности, не отмечая, сколько вашего времени уже истекло; вы бросаетесь им направо и налево, словно его у вас неисчерпаемый запас, а ведь, может быть, тот самый день, который вы так щедро дарите какому-нибудь человеку или делу, — последний. Вы боитесь всего на свете, как смертные, и всего на свете жаждете, как бессмертные.
5. Прислушайся, и едва ли не от каждого ты услышишь такие слова: «В пятьдесят лет уйду на покой, а с шестидесяти освобожусь от всех вообще обязанностей». — А кто, интересно, тебе поручился, что ты до этих лет доживешь? Кто повелит событиям идти именно так, как ты предполагаешь? И к тому же, как тебе не стыдно уделить для себя самого лишь жалкие остатки собственных лет, оставить для доброй и разумной жизни лишь то время, которое уже ни на что другое не годится? Не поздно ли начинать жить тогда, когда пора кончать? Что за глупое забвение собственной смертности — отложить здравое размышление до пятидесяти или шестидесяти лет и собираться начать жизнь с того возраста, до которого мало кто доживает!
Глава IV
1. Присмотрись: люди, вознесенные на вершины власти и могущества, невольно вздыхают порой о желанном досуге и восхваляют его так, что можно подумать, они предпочли бы его всему, что имеют. Нередко они мечтают опуститься с этих своих высот — если бы только они могли быть уверены, что уцелеют при этом; ибо чрезмерное счастье обрушивается под собственной тяжестью, даже без внешнего потрясения или нападения со стороны.
2. Божественный Август, получивший от богов больше, чем кто-либо, не переставал молиться о ниспослании ему покоя и отдыха от государственных забот. Всякую беседу он обыкновенно сводил к тому, как хорошо было бы освободиться наконец от дел. Среди своих трудов он утешался ложной, но сладостной мыслью, как в один прекрасный день отвоюет себя для себя самого.
3. В одном письме[38], посланном сенату, он обещает, что дни его будущего отдыха будут не вовсе лишены достоинства и, может быть, принесут ему славу ненамного меньше прежней; там я прочел такие слова: «Конечно, о таких вещах не следовало бы говорить заранее: чтобы произвести должное впечатление, нужно показывать уже сделанное. Однако я так желаю поскорее достичь этой желанной поры, лучшего времени моей жизни, что раз уж эта радость не торопится ко мне в действительности, я забегаю вперед и вкушаю часть будущего удовольствия в сладостных разговорах о ней».
4. Вот так: досуг представляется ему вещью столь чудесной, что, не имея возможности насладиться им на деле, он находил удовольствие уже в одной мысли о нем. Человек, видевший, что все в мире зависит от него одного, решавший судьбу людей и народов, считал, что счастливейшим днем его жизни будет тот, когда он сбросит облекающую его власть.
Он-то знал, сколько пота выжало из него это счастье, блещущее на весь мир, сколько тайных тревог скрыто за его лучами.
5. Сначала с согражданами[39], потом с коллегами по должности[40], наконец, с родственниками[41] он должен был оружием решать вопрос: «Кто кого?», заливая моря и земли римской кровью. Пройдя войной Македонию, Сицилию, Египет, Сирию, Азию, обойдя кругом все почти Средиземное море, он повернул, наконец, уставшие от междоусобной резни войска против внешних врагов. И пока он усмирял Альпы и укрощал неприятеля, вторгшегося посреди перемирия в сердце империи; пока отодвигал границы за Рейн, Евфрат и Дунай, в самом городе на него точились кинжалы Мурены, Цепиона, Лепида, Эгнация и прочих[42].
6. Не успел он избежать этой напасти, как новая повергает его, уже надломленного годами, в содрогание: на сей раз его собственная дочь и целый рой благородных юношей, которых прелюбодеяние связало крепче любой клятвы; а тут новый страх, повторяющий тот, который уже был однажды: опять женщина в союзе с Антонием[43]. Эти гнойники[44] он отсек вместе с членами; но тут же вспухли новые. Словно в слишком полнокровном теле, где-то постоянно прорывалось кровотечение. И вот он мечтал об отдыхе и досуге; мысли о нем заставляли отступить заботы и горести — это было главное желание человека, имевшего власть исполнять желания.
Глава V
38
Точно датировать это письмо не представляется возможным. Согласно Светонию, Август дважды делился с сенатом мыслью о том, чтобы сложить свои полномочия: первый раз после победы над Антонием, второй раз во время продолжительной болезни в 28 г. до н. э. Согласно Диону Кассию (53, 9, 1), Август произнес в сенате слова примерно того же содержания, что Сенека вкладывает в его письмо.
39
Август вел гражданские войны против Марка Антония (43 г. до н. э.), против Брута и Кассия (42 г. до н. э.), против Луция Антония и Фульвии (40 г. до н. э.).
40
Против коллег по должности Август воевал в 36 г. (из триумвирата они с Антонием исключили Марка Лепида) и в 32—30 гг. до н. э. против самого Антония.
41
Марк Антоний, главный неприятель Августа в гражданских войнах, был в течение восьми лет (40—32 гг. до н. э.) женат на его сестре Октавии; Секст Помпей, которого Август победил в 36 г. до н. э. в Сицилии, был родственником его второй жены Скрибонии.
42
Ради риторического эффекта Сенека синхронизирует победы Августа и заговоры (Мурены и Цепиона в 23 г. до н. э.; Эмилия Лепида в 31 г. до н. э.; Эгнация Руфа в 19 г. до н. э.) против него, хотя заговоры прекратились раньше, чем были достигнуты перечисленные победы.
43
Имеется в виду дочь Августа и Скрибонии Юлия, рожденная в 40 г. до н. э. Среди ее многочисленных любовников во время ее брака с Тиберием был и Юлл Антоний, сын триумвира Марка Антония, устроивший во 2 г. до н. э. заговор. Август усмотрел в Антонии-младшем и Юлии повторение той опасности, которая когда-то грозила ему со стороны другой пары: Антония-старшего и Клеопатры. Юлия в том же году была отправлена в изгнание, а Антоний покончил с собой.
44
Если верить Светонию (