будущей жизни, в каких бы грубых формах не было выражено и то
и другое, есть та высокая ступень просвещения, до которой дошло
человечество. Так что человек, знающий все науки и говорящий на
всех языках, и развивший до высшей степени тонкости свои ум-
ственные, логические способности, если он не вступил на эту сту-
пень, т. е. не имеет представления о Боге (Бесконечном) и о буду-
щей (истинной) жизни, т. е. не установил своего отношения ко
Всему, то стоит, как человек, ниже той безграмотной старухи, ко-
торая верит и в Миколу, и в Богородицу, и в батюшку Спасителя и
пр., что все вместе составляет ее представление о Боге (Бесконеч-
ном), и что после смерти душа ее пойдет по мытарствам и будет
вечно мучиться в аду или блаженствовать в Царствии Небесном.
Вторая просвещеннее первого, потому что она имеет ответ на глав-
ный вопрос жизни: отчего она живет и что ее ожидает. Первый же, имея самые хитроумные ответы на самые сложные, но неважные
вопросы из жизни, не имеет ответа на главный вопрос, свойствен-
ный разумному человеку: зачем он живет и что его ожидает?
3) Обыкновенно думают, что прогресс в увеличении знаний, в
усовершенствовании жизни, — но это не так. Прогресс только в
93
большем и большем уяснении ответов на основные вопросы жиз-
ни. Истина всегда доступна человеку. Это не может быть иначе, потому что душа человека есть божеская искра, сама истина. Дело
только в том, чтобы снять с этой искры Божьей (истины) все то, что затемняет ее. Прогресс не в увеличении истины, а в освобож-
дении ее от ее покровов. Истина приобретается как золото, не
тем, что оно приращается, а тем, что отмывается от него все то, что не золото.
4) Смерть была бы страшным нравственным мучением, если
бы она могла наступать тогда, когда человек обладает всеми сво-
ими силами. Старость и болезнь делают легким спуск к смерти.
Но даже и при насильственной смерти, от раны, задушения и
т. п., смерть не наступает мгновенно, а физические страдания под-
готовляют ее. При насильственной смерти приготовление это
только совершается быстрее.
5) Человек представляется составленным из двух существ: од-
ного телесного, которое постоянно ослабляется и идет к смерти
(JIao-Тзи прекрасно говорит, что то, что слабо и гибко, как ребе-
нок, то могущественно и полно жизни; то же, что сильно и твер-
до, то близится к смерти), так что телесная жизнь человеческая
идет, уничтожаясь от самого рождения и до смерти; но есть дру-
гая жизнь человеческая, жизнь духовная, которая идет, возрастая
от рождения сознания и до смерти. Если человек не знает этой
второй жизни, он глубоко несчастлив, он только приговоренный
к казни. Но стоит человеку сознать себя в своем духовном суще-
стве, и он видит обратное, не постоянное уничтожение, а посто-
янное возрастание того, что он считает собою.
6) Военных людей научают умирать при исполнении своих
обязанностей, и многие исполняют это — умирают с оружием в
руках. Почему же нельзя человеку-христианину, понимающему
жизнь в служении Богу, совершенствовании, нельзя умирать так-
же с оружием в руках, т. е. исполняя назначенное дело? Это тем
более можно, что чем старше становится человек или вообще
чем ближе к смерти, тем значительнее и влиятельнее его дея-
тельность. На этом и основаны всегдашние правила уважения
старых.
7) У меня записано: тело — орган общения с миром. А между
тем я же говорю, что тело, как мое, так и других существ, есть
только предел моего разъединения с миром. Но предел ведь все-
гда принадлежит частью к той, частью к другой стороне того, что
он разделяет. Тело же мое и есть та внутренняя сторона моего
94
предела. Оно все составлено так, чтобы быть органом общения с
внешним миром. (Не хорошо, не ясно).
8) Я знаю только одно безгрешное и величайшее благо мира: это любовь людей, когда тебя любят. Но получить этого блага
нельзя, ища его, ища любви людей. Единственное средство полу-
чения его есть исполнение закона жизни, воли Бога, совершен-
ствования. Это величайшее благо есть то остальное, которое при-
ложится вам, если вы истинно ищете Царствия Божия.
9) Читал университетские очерки Гегидзе. Бедный, искрен-
ний юноша видит нелепость университетской науки и всей куль-
туры и ужас того разврата, которому он подпадает. В одном мес-
те, говоря о том, что делать, какую поставить себе цель в жизни, он, вперед решая, что такою целью, конечно, не может быть са-
мосовершенствование, перебирает все другие цели, и все они