да же Толстому задавали вопрос: «Но как же род человечес-
кий?», то он отвечал, что это всего лишь идеал, который
люди будут неизбежно нарушать. Но стремиться к идеалу
необходимо.
Толстой высказывался на эту тему еще более резко, за-
нимая бескомпромиссную позицию, намеченную еще в
«Крейцеровой сонате». «Бороться с половой похотью было
бы в сто раз легче, если бы не поэтизирование и самых по-
ловых отношений и чувств, влекущих к ним, и брака, как
нечто особенно прекрасное и дающее благо (тогда как брак, если не всегда, то на 1000 — 1 раз не портит всей жизни); если бы с детства и в полном возрасте внушалось людям, что половой акт (стоит только представить себе любимое
существо, отдающееся этому акту) есть отвратительный, животный поступок, который получает человеческий смысл
только при сознании обоих того, что последствия его влекут
за собой тяжелые и сложные обязанности выращивания и
наилучшего воспитания детей» (16 марта 1909 г.).
16
П о с т о я н н ы й о п п о н е н т Толстого по вопросам пола
В. В. Розанов приводит в «Опавших листьях» притчу по
поводу проповеди Толстым полного полового воздержа-
ния. «Семь старцев за 60 лет, у которых не поднимается
голова, не поднимаются руки, вообще ничего не «подни-
мается», и едва шевелятся челюсти, когда они жуют, —
видите ли, не «посягают на женщину» уже, и предаются
безбрачию. Такое удовольствие для отечества и радость
Небесам. Все удивляются на старцев:
— Они в самом деле не посягают, ни явно, ни тайно.
И славословят их. И возвеличили их. И украсили их. «Жи-
вые боги на земле». Старцы жуют кашку и улыбаются:
— Мы действительно не посягаем. В вечный образец
дев 17 лет и ю н о ш е й 23 лет, — которые могут н а ш и м
п р и м е р о м вдохновиться, как им удержаться от похоти
и не впасть в блуд».
Нетрадиционные мысли Толстого о вере, о Боге, о церк-
ви не могли остаться незамеченными Синодом. В его ста-
тьях получали выражение суждения, записанные в Д н е в -
нике. Так, в конце июня 1910 г. он записал: «Суеверие
церкви состоит в том, что будто бы были и есть такие
люди, которые, собравшись вместе и назвав себя церко-
вью, могут раз навсегда и для всех людей решить о том, как надо понимать Бога и закон Его».
Понимание Бога и души не было у Толстого канони-
ческим. Так, в январе 1904 г. он писал: «Какое заблужде-
ние и какое обычное: думать и говорить: я живу. Не я живу, а Бог живет во мне. А я только прохожу через жизнь или, скорее, появляюсь в одном отличном от других виде. Бог
живет во мне или, скорее, через меня, или, скорее: мне
кажется, что есть я, а то, что я называю мною, есть только
отверстие, через которое живет Бог».
Глубоко верующий Толстой был отлучен от церкви еще
в 1902 г., когда страна, интеллигенция, так называемые
передовые демократические круги катились в бездну без-
божия и неверия, одним из результатов чего стала катас-
трофа 1917 г. Это отлучение великого писателя земли рус-
ской от церкви было, безусловно, ошибкой Синода Рус-
ской православной церкви.
17
2 Зак 3160
В. В. Розанов выступил на заседании Религиозно-фи-
лософских собраний, посвященных теме «Лев Толстой и
русская церковь», доказывая церковную несостоятельность
(а-эклезиастичность) акта об «отпадении» Толстого, ибо
«нельзя алгебру опровергать стихами Пушкина, а стихи
Пушкина нельзя критиковать алгебраически». Видя в Тол-
стом величайший феномен русской религиозной мысли и
истории XIX столетия, Розанов сравнивает его с дубом, на
который покусился бюрократический Синод: «Дуб, криво
выросший, есть дуб, и не его судить механически-формаль-
ному учреждению, которое никак не выросло, а сделано
человеческими руками»*.
Синод сделал роковой для русского религиозного со-
знания шаг. Акт об «отпадении» Толстого потряс веру рус-
скую более, чем само учение Толстого. У Толстого — тос-
ка, мучения, годы размышлений, «Иова страдание», гово-
рит Розанов. У Синода же ни мучений, ни слез, ничего, а
только способность написать «бумагу», какую мог бы на-
писать учитель семинарии: до такой степени в характере и
методе и тоне не отражается ничего христианского.
Философское наследие Толстого остается для нас во мно-
гом еще не освоенным материалом. Идеологические наплас-
тования прошлых десятилетий лежат тяжелым грузом, пре-
пятствуя пониманию философских идей Толстого, его страс-