Когда пришел Мардарий Сидорович, в комнате сразу запахло свежей сосновой стружкой. Полина Осиповна бросилась накрывать стол.
- Даринька, а я про тебя Тимошке все уже обсказала! - крикнула она из кухни.
- Иначе и быть не могло. - Мешков, добродушно посмеиваясь, плескался под умывальником. - Только все обсказать, Полина, даже ты не могла, потому как у меня сегодня новость: выбрали меня в профсоюзный комитет.
- Ох! - всплеснула руками Полина Осиповна. - Ну и мужик же ты у меня, Даринька!
- Поздравляю, дядя Мардарий, - сказал Тимофей.
- Да что - поздравлять. Ты спроси: какую нагрузку мне дали? Организовывать соцсоревнование! Шутка ли?
Мешков сел за стол, не торопясь похлебал немного щей и аккуратно положил ложку горбиком вверх на ломоть черного хлеба.
- Чтобы призывать других, я сам должен быть на высоте. Без царапинки на совести! - Он вздохнул: - А во мне все-таки два человека еще сидят, спорят между собой.
- Сейчас он начнет казнить себя, - влюбленно поглядывая на мужа, объяснила Полина Осиповна. - Какую уж ночь спать мне не дает, все высказывается...
- Помнишь, Тимофей, - Мешков искоса взглянул на Полину Осиповну, комиссар Васенин называл меня "теоретиком". Так вот какая моя теория. В город я ушел потому, что не было сил терпеть нищету. Но, между прочим, знаю: дай мне в ту пору первое хозяйство по всему селу, полным набором, с конями, с машинами, - как я повел бы его? Роздал бы по соседям и сам с ними наравне? А? Сердцем - роздал бы! Н-ну, головой - не знаю еще... Зато живот мой, язви его, живот мой жабой перевернулся бы, а приказал сердцу и голове: "Фигу соседям!" Вот и гвоздь моей теории: где же совесть тогда? Кричу: "Несправедливость!" Это когда от меня тянут. А дай волю мне от других потянуть - сам потяну. В чем тут дело? А?
- Нет, ты Тимошке скажи, - перебила его Полина Осиповна, - чего ты изводишься теперь, когда в деревне жизнь совсем на другой лад пошла? И уехать бы обратно на землю! До того хочется! Здесь травы зеленой не видим.
- Ну, вот ей хочется! Мне тоже хочется, - раздумчиво проговорил Мешков. - И боюсь я. Когда единоличное хозяйство вели, ясно было - гни, кто кого перегнет. А при общем хозяйстве? Спрашиваю: "Мешков, ты как, опять жадничать станешь?" И Мешков отвечает мне: "Черт его знает..." Вот оно как! И выходит, в село из города лучше мне не ехать. Риск большой. Тут, на заводе, я, представь себе, диво дивное, среди рабочего класса даже капельки жадности не имею. И конец такой у моей теории: не туда себя поворачивать, где сорваться ты можешь, а туда, где будешь крепко стоять. И перед глазами у меня люди, вот - с завода нашего. Оставляют Москву и с семьями, с детишками едут в палатки, в холода, в сырость. Едут весело, с мечтой. Города новые строить! Жизнь новую строить! Ради чего и революцию делали. А я?
- Так если ты, дядя Мардарий, это все понимаешь, ты тоже, и крепко, везде устоишь, - весело сказал Тимофей, хлебая жирные, душистые щи. - Ты напраслину на себя возводишь.
Мешков снова принялся за щи, выгребая побольше капусты. Взял косточку, пососал, со свистом потянул из нее мозг.
- Справиться с собой я, понятно, могу. Заставить себя делать, что следует, - сумею. Так это же будет жизнь по приказу! А я хочу, чтобы только от самой чистой души.
- По собственному приказу, дядя Мардарий. Тут разница!
- Разница есть. А все одно лучше так жить, чтобы от души шло, а не кулаком в нее, в душу-то. Хотя бы и собственным кулаком. Вот как раз и приходим к тому, с чем я сегодня с работы вернулся и что меня уже давно томит. Человеку жить - так, чтобы в пример другим! А вот как? - вопрос. Комиссар Васенин, бывало, в каждом бою впереди. Помнишь? Руку вскинет: "За власть Советов!" Аж в горле у тебя застучит...
- Это верно, дядя Мардарий!
- Вот ежели бы и я так мог...
Полина Осиповна подала на стол гречневую кашу - и тоже с мяском и с сальцем, рассыпчатую и душистую. Улыбаясь, она приговаривала: "Да вы ешьте, ешьте скорее, черти такие! Как холодом ее схватит, уже не еда!"
И разговор мужчин на этом приостановился. Зато сама хозяйка за кашей успела рассказать, как на прошлой неделе она выиграла по "золотому займу" двадцать пять рублей, что на эти деньги купила себе и Дариньке, да еще и ребятишкам в деревню гостинцы послала.
Уже и каша была съедена, а Полина Осиповна, выйдя теперь на ровную дорожку, все разгоняла и разгоняла начатый ею рассказ, ставя так быстро и плотно одно слово к другому, что вклиниться в этот поток было почти невозможно. Выручила соседка. Стукнув раза два, она приоткрыла дверь и предупредила:
- Завтра с утра пораньше собирайся, Осиповна. За картошкой в Александров поедем.
Полина Осиповна всплеснула короткими руками: вот как славно-то! И тогда успел захватить очередь Тимофей:
- А я ведь тоже с новостью к вам зашел. Объявили нам: через три месяца кончаем курс, получаем назначения. Некоторые уже точно знают, куда поедут. Я попадаю в распоряжение штаба Особой Дальневосточной армии. Наверно, Алексей Платоныч за меня хлопочет.
- На Дальний опять? - протянула Полина Осиповна. - Ну, это - хлопоты, как сказать...
- Так в Москву же я только учиться приехал, - возразил Тимофей. - А Сибирь или Дальний Восток для меня, что птице небо. Если бы еще поближе к Алексею Платонычу! Да притом, может быть, даже сразу целую роту дадут.
Полина Осиповна вдруг померкла.
- А я так печалюсь, - проговорила она. - Очень я, Тимошка, печалюсь. Забежишь, будто с родным повидаемся.
- Да-да, оно и мне жаль, - сказал Мешков. - Нас жизнь, гляди, все вместе сводила. Помню, как ты на шиверском вокзале к комиссару Васенину подступил: "Поймайте Куцеволова!" Сколько годов прошло, а помню. Однорядочка насквозь снегом пробита, шапка большая. А в лице злость, не приведи бог какая злость!
- Было дело, дядя Мардарий! Попадись тогда мне Куцеволов, не просто, не зря говорю, - вот этими пальцами, одними только этими пальцами задушил бы его!
- Оно понятно, годы и самую злую память стирают, всякое горе сглаживают, - вздохнул Мешков. - За годы мать и то забывается.
- Нет, не забудется! - Лицо Тимофея посуровело. - Самого меня убить нужно, если я когда-нибудь тот день забуду!
Мешков кулаком подпер щеку.
- Ну, правильно! Одобряю. А тот варнак, выходит, так и сгинул начисто?
- Не будем о нем, дядя Мардарий. Знаю, видел Куцеволова. Так это все равно что во сне видел. Я даже сам себе думать о нем не велю! - Тимофей ударил кулаком по столу. - Но... думаю. И буду думать!
Мешков сдержанно засмеялся, махнул рукой.
- И пес с ним! - поднял палец вверх. - А тебе, между прочим, согласен я, думать об этом надо. Не думать нельзя, - помолчал немного. - Сейчас давай о другом. Ты вот сказал про Дальний Восток, Полина охнула - очень уж дальний он. И впрямь, сколько мы тогда шли до Тихого океана? А пораздуматься - ширь там какая! Могутность во всем...
- Даринька, да ты уж не туда ли ехать собрался? - изумленно закричала Полина Осиповна и заплескала ладонями весело. - Вот черт какой!
- А и поехал бы! - не то в шутку, не то всерьез сказал Мешков. - Зря я, что ли, по ночам с тобой разговариваю.
- Про Восток разговору у нас не было! - удивилась Полина Осиповна. Нам и здесь не пыльно, а денежно.
- Нам с тобой, Полина, и везде не пыльно будет. А куда уж денежнее, если ты сама - чистое золото.
- Вот черт! Вот черт полосатый!
Она до слез покраснела от удовольствия. Вдруг вспомнила:
- Батюшки, чайник-то, наверно, убежал!
Кинулась на кухню и вскоре принесла кипящий чайник и связку посыпанных маком баранок.
Опять повела свой, плотно набитый словами разговор. Теперь уже новый, о Тимофее, о том, что пора бы ему жениться, что подолгу ходить холостым вредно, избалуется на легкой любви, тогда в семейную жизнь и на вожжах не затащишь. Взялась предлагать свою помощь. В Москве невестами хоть пруд пруди, такую может она найти, что тот же Володька Сворень от зависти отбить захочет.
Мешков лукаво подмигивал, а сам озабоченно говорил, что если Полина подберет Тимофею невесту на свое подобие, то не Свореня надо будет бояться, а хромого Кузьму, дворника, который только он, Мешков, из дому - так сейчас же в дом.