Рози Брайдотти
Предисловие: постчеловек как ликующая избыточность
Постчеловеческая идея в изложении Феррандо столь же далека от ощущения окончательного кризиса человека, как и сам постгуманизм. Феррандо преподносит нам щедрый поток идей, аффектов, желаний и устремлений, которые прорабатываются ею на обширном спектре дискурсов в рамках гуманитарных наук. К ним относятся как строгие дисциплины, такие как философия, так и междисциплинарные области, в частности исследования медиа и гендера вместе с постколониальными исследованиями, но и ими дело не исчерпывается. Феррандо – мыслитель одновременно классицистский и футуристический, она эрудит и энтузиаст, настойчивая, но вместе с тем критическая исследовательница понятий и в то же время поэт – в ней соединяются и уравновешиваются вроде бы противоречивые идеи и аффекты. Благодаря всему этому ей удается создавать оригинальный стиль аргументации и писать тексты, которые одновременно информируют, стимулируют и провоцируют. Если что и позволяет Франческе Феррандо примирить все эти противоречия и снять их на уровне дискурса более высокого качества, так это ее оценка парадоксальной структуры состояния постчеловека как такового. Постчеловека я определила как конвергентный феномен, возникающий между постгуманизмом и постантропоцентризмом, то есть критикой универсального идеала Человека разума, с одной стороны, и отвержением превосходства человека как вида – с другой. Работа Феррандо дислоцирована на этой неспокойной территории, и силой, которая влечет ее к тому, чтобы провести детерриториализацию и гуманизма, и антропоцентризма, является своего рода ликующая избыточность.
Феррандо понимает избыточность как определенную форму взаимоналожения или насыщения понятий, которая приводит к тому, что они доводятся до предела, до самого своего края, на котором взрываются. В этом можно увидеть методологическое применение понятия желания как перехлеста, противопоставляемого желанию как нехватке; то есть такой метод созвучен позиции Делеза, но не Лакана, Спинозы, но не Гегеля. Подобное ликование, однако, не является самодостаточной целью, но также оно не является в первую очередь или исключительно критическим: оно выражает и в то же время поддерживает продуктивные дозы креативности. Феррандо стремится – в самом концептуальном желании, движущем ее работой, – именно к тому, чтобы раскрыть новые горизонты такого мышления, которое бы смогло выразить спекулятивные идеи, все еще остающиеся в зоне «пока еще не сбывшегося», но крайне необходимого. Подобное стратегическое применение избыточности позволяет Франческе Феррандо перемахнуть через устоявшиеся структуры философского мышления и прочертить контур нового образа мысли и мыслящего субъекта. Мышление для Феррандо – не исключительная прерогатива Мужчины/Антропоса, но, скорее, то, что распределено по широкому спектру человеческих и нечеловеческих сущностей. Это позволяет выработать новое понимание человека – не автономного агента, наделенного сознанием, но имманентной, телесной, включенной в определенные отношения сущности, которая мыслит во множестве связей с другими и благодаря этим связям с человеческими и нечеловеческими, органическими и неорганическими другими. Это представление о субъекте и безоговорочная открытость инаковости, его определяющей, порой затрудняет чтение, однако сложность теоретических построений вознаграждается визионерской силой текста Феррандо.
В последние десятилетия, когда гуманитарные науки пытались справиться с последствиями философского постструктурализма и деконструкции, а также отпочковавшимся от них критическим антигуманизмом, получили развитие и многие другие направления. Радикальная волна феминистской, постколониальной и антирасистской критической теории, активисты-экологи, защитники прав людей с ограниченными возможностями, квир- и ЛГБТ-теоретики, – все они поставили под вопрос область действия, основополагающие принципы и достижения европейского реализма, равно как и его роль в проекте западного модерна. В частности, ими была оспорена идея человека, скрывающаяся в гуманистическом идеале «Человека» как предположительной «меры всех вещей». В этом идеале индивидуальное физическое совершенство сочетается с интеллектуальным и моральным совершенствованием. По прошествии многих веков он превратился в цивилизационный стандарт, построенный на исключении и утверждающий привилегированный доступ человека как вида в целом и европейской культуры в частности к саморефлексивному разуму. Вера в разум связывается с телеологической перспективой рационального прогресса евроцентричного понимания человечества, осуществляемого в развитии науки и техники. Согласно проницательному анализу «смерти человека» у Фуко, проведенному им в 1966 году, даже в марксизме и историческом материализме субъект европейского мышления по-прежнему наделялся суверенными правами, поскольку считался двигателем человеческой социокультурной эволюции. Кроме того, самоуверенность разума сыграла большую историческую роль в оправдании и прокладывании пути для цивилизационной модели, которая уравнивала Европу с универсальными силами разума и прогресса, что стало основным тезисом колониальной идеологии европейской экспансии.